и стал прислушиваться: тихо было в тайге. Пройдя еще шагов пятьдесят, зверолов стал за выступом скалы и бросил нетерпеливый взгляд вперед. Отсюда ему хорошо было видно место, где спрятан был ружейный ствол. Он всматривался в чащу и ясно разглядел красновато-бурое тело тигра, распростертое на тропе. Радости его не было границ. Он увидел добытого зверя и представил себе тысячу даянов, взятых за его тушу.

Не рассуждая более и без необходимых предосторожностей кинулся он вперед к своей добыче и остановился, как вкопанный, не дойдя до нее нескольких шагов.

Поглощенный горем и обуреваемый жаждой мести, Великий Ван лежал недвижимый около своей мертвой подруги.

Но вот, в тишине тайги он слышит чьи-то торопливые шаги по скрипучему снегу. Это не четвероногий зверь, а двуногий. Шаги приближаются. Слышнее! Слышнее!..

Сама судьба посылает ему на расправу виновника его неутешного горя! Вот он сам стоит перед ним, согнувшись под ношей своей кошелки, вперив безумный, полный ужаса и страха, взор в грозные, сузившиеся зрачки Владыки гор и лесов.

Ван поднялся и продолжал гипнотизировать своим уничтожающим взглядом человека, потерявшего волю, инстинкт самосохранения и рассудок.

Человек и зверь стояли друг против друга и состязались силою своих взглядов. Но человек оказался слабее и уступил зверю. Ли-Сан опустил глаза; сознание его померкло; тело, как мешок, упало на снег; кошелка покатилась в сторону.

Видя перед собою живой труп, не способный не только к активной борьбе, но и к малейшему сопротивлению, тигр подошел к нему, перевернул его лапой, лицом кверху, обнюхал и, отойдя в сторону, прилег, положив голову на лапы.

Глаза его не отрывались от человека. Он ожидал борьбы и боя на смерть, но надежда его не оправдалась.

Великий Ван трупы не трогает, поэтому он будет ждать, когда проснется человек, чтобы вступить с ним в бой.

Придя немного в себя, Ли-Сан пошевелился и поднял руку к глазам.

Этого было достаточно. Тигр взревел и бросился на него, придавив его своею двадцатипудовою тушей. Затем, схватив его поперек тела в пасть, подбросил вверх, как кошка мышь, и поймав на лету, подбросил еще выше.

Тощее тело зверолова, после этих полетов, рухнуло в снег и осталось недвижимо, одно только дыхание и сокращение мускулов грудной клетки обнаруживало жизнь.

Заметив, что жизнь еще теплится в слабом теле, хищник подошел к нему, взял его обнаженную голову в свою пасть и сжал челюсти. Послышался хруст ломаемых костей черепа и протяжный стон человека.

Алая кровь окрасила белую пелену снега и стекала темными струйками из глубоких отверстий, оставленных клыками хищника на бритой голове зверолова.

Жизнь легко оставила это сухое и дряблое тело, так как ей не за что было держаться.

Месть хищника была удовлетворена. Почувствовав, что жизни нет в теле двуногого, Ван ощупал его всего своими зубами и убедился, что оно еще может утолить его голод, но для этого необходимо было его раздеть.

Операцию эту выполнить было не так легко и Вану пришлось повозиться, срывая зубами и когтями плотную, подшитую ватой, одежду. Покончив с этим делом и изорвав в мелкие клочья ватную кофту и штаны, хищник принялся свежевать бледное, желтоватое, с синими жилками, тело человека. Кости хрустели, как соломинки, на могучих зубах хищника. В полчаса от человека не осталось ничего, он весь, со всеми внутренностями, вошел в объемный желудок зверя.

Лесные кумушки, конечно, не преминули прилететь на этот таежный обряд погребения и без умолку трещали, летая над лесом, прыгая по снегу собирая ничтожные остатки кровавой трапезы.

Удовлетворив свою месть и свирепый голод, Ван вспомнил о подруге и, подойдя к ней, хотел опять поставить ее на ноги, но застывшее тело отказалось повиноваться и было твердо, как дерево.

Обнюхав его в последний раз и лизнув своим горячим языком мертвый остекленевший глаз, тигр забросал свою подругу сыпучим сухим снегом и, медленно шагая по тропе вверх хребта, удалился в глубину тайги. Неугомонные лесные кумушки до самого вечера не могли успокоиться и долго еще слышались их крики на гребне хребта, где остались кровавые следы лесной драмы и невысокий сугроб снега над телом убитой тигрицы.

Товарищ погибшего зверолова, молодой Фу-Тай, долго ожидал его возвращения и, не дождавшись, ушел в Нингуту, сообщить родным и знакомым, с целью организовать поиски, так как, в виду появления в окрестностях Великого Вана, решиться на это дело одному было чрезвычайно рискованно.

Только в конце зимы, когда снег уже стаял на солнопеках, родные Ли-Сана нашли клочки его одежды и труп убитой тигрицы на одном из горных отрогов Татудинзы.

Насыпав на этом месте кучу камней и совершив курение благовонных свечей, они вернулись домой в Нингуту, построив там кумирню в честь Великого Горного Духа.

XXI. Зов предков

Попробовав человеческого мяса и потеряв уважение к «царю природы», Великий Ван отправился на юг, откуда вышли его предки и где умер его отец в пещере Дракона, на горе Священного Озера.

Там, в роскошных субтропических лесах Кореи он задержался надолго.

Безлюдье и обилие дичи давали ему полную свободу и там он в течение десяти лет жил безмятежно, упражняясь в охотничьих набегах на диких обитателей горных высот и жарких джунглей прибрежных низин.

Но жаркий климат страны Утреннего Спокойствия все же заставил Вана искать прохлады на севере, и он предпринял поход в Маньчжурию, придерживаясь горных хребтов, идущих отсюда на север, к озеру Ханка и к берегам Амура.

Гонимый непреодолимой силой, он зимой в глухую туманную ночь перешел Сунгари у ее устья и бродил по лесистым хребтам Малого Хингана, пока весной не вышел на берег Амура.

Здесь, на высоком утесе, он остановился. Перед ним расстилалась широкая равнина, по которой Амур катил свои темные воды. Солнце склонялось к западу и бросало свои горячие лучи на широкую гладь реки, на далекие горы, синеющие на горизонте, на ближние отроги Хингана, покрытые густыми ельниками.

Долго стоял на утесе Великий Ван и любовался открывшимся видом.

Вниз по реке бежал пароход и за ним тащились две баржи, груженые лесом.

С любопытством и удивлением взирал на это чудовище могучий зверь. Когда пароход скрылся из глаз, он спустился с утеса на берег реки и, войдя по колено в воду, лакал своим горячим языком холодную струю. Затем, зашел по горло и пустился вплавь. До другого берега было не менее километра.

Проплыв до середины реки, он повернул обратно. Течение отнесло его вправо на значительное расстояние, и он вышел на берег далеко от