жизни, также не пренебрегал этими орехами и по пути часто лакомился ими, искусно вылущивая их из-под чешуи шишек своими острыми резцами.

К этому времени Ван достиг уже своего предельного физического развития и представлял собой великолепный экземпляр маньчжурского тигра, со всеми, присущими ему, зоологическими особенностями.

Благодаря деятельному и подвижному образу жизни, мышцы под его кожей его не заросли слоем жира, а приобрели качества вулканизированного каучука и закалённой стали.

Ему ничего не стоило в сутки пройти сто пятьдесят – двести километров по хребтам и зарослям тайги, или же унести в пасти двадцатипудового кабана на расстояние двух километров, на вершину крутой горы, перепрыгивая через бурелом и камни, вышиной более метра.

Он легко, без особого напряжения, перемахивал через пропасти в горах, совершая прыжки в десять метров. Эти прыжки более походили на полет птицы, чем на движение четвероногого, так были они легки и воздушны. Ни одно животное не могло соперничать с ним в силе, быстроте движений, ловкости и красоте.

Это действительно был царь тайги. Тигр достигает своего предельного возраста к тридцати-сорока годам. Тогда он становится тучен, ленив и вял. Мышцы его слабеют; зубы выкрашиваются и мех тускнеет. Не будучи в состоянии добывать чутких, быстрых и энергичных диких животных, состарившийся хищник ограничивается мелкой добычей, состоящей из барсуков, поросят, телят, даже не пренебрегает зайцами, фазанами, тетеревами и другими мелкими животными.

Вблизи человеческих поселений такой тигр становится бичом, так как уничтожает скот, не только пасущийся в тайге, но и запертый в сараях и других помещениях. Хищник врывается в дворы, ломает фанзы и похищает все, что попадается ему в лапы: лошадей, быков, мулов, телят, свиней, собак и птиц. Если человек подвернется ему на пути, он не щадит и его, ударом лапы сшибает его с ног и уносит в сопки.

Такие тигры, ослабевшие от старости, становятся иногда людоедами, предпочитая человечину всякому другому мясу.

Не встречая сопротивления и поняв легкость охоты на человека, тигр-людоед держится вблизи поселков и хуторов, расположенных на опушке тайги, и производит свои опустошительные набеги на беззащитное население, пока не окончит свои дни под пулями охотников.

Как-то раз накануне Нового Года Ван шел по тропе, спускаясь с перевала Лянзалин в долину реки Майхэ.

Ночь была темная, небо усеяно звездами. Вдали, на расчищенной от леса поляне, раскинулась станция железной дороги. В каменных домах и убогих, наскоро сколоченных, бараках поселка светились огоньки. В стороне, под сопкой, освещенный яркими огнями, грохотал и звенел своими машинами лесопильный завод.

Хищник в удивлении остановился и долго рассматривал новую, невиданную им, картину. Он припоминал, что не сколько лет тому назад, когда бродим он здесь с матерью и сестрой, в этих местах шумела дремучая тайга и никаких человеческих поселений не было. Только в том углу, где гудит и визжит большое страшное здание, со множеством светящихся окон, стояла убогая фанза зверолова, мимо которой он так часто ходил на охоту, или возвращался домой, на гору Кокуй-Шань.

Как все быстро изменилось с тех пор! Что это значит? Он решил разузнать все подробно и, перейдя Майхэ, вышел на дорогу, ведущую в поселок, и зашагал по ней часто останавливаясь и всматриваясь в светящиеся окна фанз и домиков, прислушиваясь к необычным для него звукам.

Из некоторых домов доносились человеческие голоса и крики. Но это не были те звуки, к которым он привык с детства в глухой тайге.

Эти звуки были властны и смелы и говорили ему о других людях, пришедших сюда, о другом, чуждом для него, мире. Вот, двери одного из домов открылись и на дорогу высыпала толпа людей. Внешний вид их, голоса и движения не были похожи на привычные фигуры звероловов, дровосеков и охотников.

Он стоял посреди дороги, шагах в пятидесяти в стороне и наблюдал, следя за всем происходящим своими светящимися глазами.

Люди его не видели, они были слепы в темноте, а он видел их прекрасно и любопытство его было безгранично.

«Посмотри, посмотри, никак тигр стоит на дороге, – закричал один из толпы, показывая пальцем на темневшую на снегу фигуру зверя, – так и есть, тигр, братцы, и глазищи у него светятся, как плошки!»

«Что ты врешь, там Кузьма, – кричали ему другие, стараясь увлечь его в другую сторону, по дороге на станцию. – Ишь, сердешный, нализался и мерещится ему с пьяных глаз тигр. Бери его под жабры, ребята, и айда на станцию! Скоро поезд будет из Имяньпо, отход уже был и семафор открыли!»

С этими словами, Кузьму подхватили и поволокли на станцию. Но он все не сдавался и, пьяным голосом уверял своих компаньонов, что «видел тигра, как на ладони». «Лопни мои глаза – видел!»

Но никто ему не поверил, и скоро вся веселая компания скрылась в освещенных дверях станционного здания.

Проводив пьяных гуляк вытаращенными глазами и побродив около освещенного завода, из трубы которого вылетали клубы искристого дыма, Ван взобрался на увал, что возвышался над заводом, и улегся там на его вершине, созерцая невиданное зрелище и думая свои невесёлые думы.

В это время к станции с запада подходил пассажирский поезд. Громыхая колесами на стыках рельс, пыхтя и шумя тормозами, освещая темноту своими глазами-окнами, он медленно, как страшное чудовище, полз по рельсам. Голова чудовища изрыгала клубы белого пара и огненные искры; два глаза-прожектора прорезали тьму своими гигантскими лучами.

Пронзительный свист рассек воздух и больно ударил по чуткому слуху хищника. Он прижал уши и зажмурился. Чудовище остановилось и видно было, как множество людей толпилось и бегало возле него. Он слышал отдаленный шум, голоса и, сверлящий ухо визг пилы на заводе. Все это было так необычно и неприятно для царя тайги, что он никак не мог прийти в себя. Движущиеся, непонятные ему, чудовища, имеющие сходство со змеей, подчиняются человеку. Огромные здания, с ослепительно сверкающими окнами, с ревущими внутри них существами, изрыгающими клубы огненного дыма, все это дело рук двуногого. Это он настроил свои жилища-ящики, свои железные тропы по дремучей тайге и вырубил родные заросли. Это он жжёт и уничтожает леса, дающие приют и пищу дикому зверю и птице. Неудержимая злоба закипала в сердце Вана против этого пришельца. Он еще не представлял себе, как будет мстить этому двуногому, но чувство это усиливалось, превращаясь в стихийное бедствие.

Не имея себе равных соперников в тайге и царствуя в горах и лесах в течение пятнадцати лет, Ван почувствовал, что владычеству этому пришел конец, что авторитет его в дикой пустыне поколеблен.

Насмотревшись вдоволь