Робинсон предложил заночевать здесь, ведь они здорово устали, а назавтра могли бы пораньше пуститься в дорогу, и, наконец, до наступления полной темноты вряд ли удастся найти более дешевый и удобный ночлег. Деламарш согласился, и, лишь Карл счел своим долгом заметить, что у него достаточно денег, чтобы оплатить для всех ночевку в гостинице. Деламарш сказал, что деньги им еще пригодятся, пусть он их прибережет. При этом француз ничуть не скрывал, что они весьма рассчитывали на деньги Карла. Первое предложение Робинсона было принято, и он тут же добавил, что перед сном не мешало бы как следует подкрепиться, скопить сил на завтра и кто-то должен принести еды из гостиницы, реклама которой — Отель «Оксиденталь» — светилась неподалеку, в двух шагах от шоссе. Как самый младший, а также потому, что ни один из приятелей не вызвался. Карл, не раздумывая, предложил свои услуги и, получив заказ на пиво, хлеб и шпик, отправился в гостиницу.

Вероятно, вблизи находился большой город, ведь первый же зал гостиницы, в котором очутился Карл, был заполнен шумной толпой, а за буфетом, с трех сторон обрамлявшим помещение, беспрерывно во множестве сновали официанты в белых куртках и тем не менее не могли ублаготворить нетерпеливых посетителей — то тут, то там слышались ругань и удары кулаком по стойке. На Карла никто не обратил внимания; в самом зале тоже никто не обслуживал — посетители, сидевшие за крохотными столиками, где и для троих было мало места, брали закуски в буфете. На всех столиках стояла высокая бутылка с маслом, уксусом или чем-то в таком роде, и принесенные из буфета блюда непременно поливали перед едой этими приправами. Чтобы только пройти к буфету, где из-за его большого заказа наверняка уже начнутся затруднения, Карлу пришлось протискиваться между столиками, что при всей осторожности невозможно было осуществить, не задевая посетителей, которые, впрочем, оставались совершенно невозмутимы, даже когда Карл, опять-таки от тычка одного из них, чуть не опрокинул какой-то столик. Он, правда, извинился, но, похоже, его не поняли, да и он тоже не понял ни слова из тех, что выкрикнули по его адресу.

У буфета он с трудом нашел свободное местечко, где ему долго мешали оглядеться локти соседей. Здесь вообще было, как видно, в обычае облокачиваться на стойку и подпирать кулаками виски; Карлу невольно вспомнилось, как ненавидел эту манеру преподаватель латинского языка доктор Крумпал и всегда, неожиданно подкравшись, сметал локти со столов шутливым взмахом невесть откуда взявшейся линейки.

Карл стоял, плотно прижатый к стойке, ведь не успел он подойти к буфету, как позади него поставили столик, и один из обосновавшихся там посетителей, когда во время разговора хоть немного откидывался назад, тыкал Карла в спину своей огромной шляпой. И при всем том было так мало надежды получить что-нибудь от буфетчика, даже когда, утолив жажду, ушли его нескладные соседи. Несколько раз Карл, перегнувшись через стойку, хватал буфетчика за куртку, но тот всякий раз, скривив физиономию, вырывался. Ни один не останавливался, все бегом, бегом мимо. Если бы по крайней мере вблизи от Карла на стойке нашлось что-нибудь подходящее из еды или выпивки, он взял бы это, спросив о цене, положил деньги и с радостью ушел. Но перед ним стояли только блюда с рыбой, вроде селедки, темная чешуя которой поблескивала по краям золотом. Она могла оказаться очень дорогой и вряд ли сытной. Кроме того, в пределах досягаемости были бочонки с ромом, но он не собирался нести этот напиток своим товарищам — они и без того норовили по любому поводу приложиться к спиртному, а в этом Карл не хотел им потворствовать.

Таким образом, Карлу оставалось только попытаться найти другое место и начать все сначала. Он ведь уже потерял много времени. На часах в другом конце зала, стрелки которых можно было кое-как разглядеть сквозь чад, было девять с лишним. Но в других местах у буфета давка была еще больше. Вдобавок, чем позднее становилось, тем гуще заполнялся зал. Через парадную дверь с громким «Хэлло!» вваливались новые и новые посетители. Кое-где они нагло очищали стойку, усаживались на нее и пили за здоровье друг друга; и это были лучшие места для обозрения зала.

Карл, правда, протискивался все дальше, однако уже совершенно отчаялся преуспеть в своем деле. Он укорял себя в том, что, не зная местных обстоятельств, вызвался исполнить это поручение. Товарищи заслуженно обругают его, да еще и подумают, что он ничего не принес, пожалев денег. В довершение всего он очутился теперь в том месте зала, где кругом на столах громоздились горячие мясные блюда с прекрасным золотистым картофелем; ему было непонятно, где люди все это раздобыли.

Тут он увидел в нескольких шагах от себя пожилую женщину, очевидно принадлежавшую к гостиничному персоналу; смеясь, она разговаривала с одним из посетителей. А при этом то и дело орудовала шпилькой в прическе. Карл тотчас решил сделать свой заказ этой женщине, так как среди всеобщего гама и суматохи в зале она казалась ему исключением, и по той простой причине, что была единственной из персонала, до кого он мог добраться, если, конечно, она не ускользнет по своим делам при первом же слове, с которым он к ней обратится. Но случилось совершенно противоположное. Карл рта открыть не успел, только задержал на ней взгляд, а она — так иногда посматривают по сторонам во время беседы — дружелюбно взглянула на него и, прервав разговор, спросила его по-английски, выговаривая слова подчеркнуто правильно, не ищет ли он чего-нибудь.

— Конечно, — ответил Карл, — я не могу здесь ничего получить.

— В таком случае пойдем со мной, малыш, — сказала она, прощаясь со знакомым, снявшим свою шляпу, что здесь казалось невероятным проявлением учтивости, взяла Карла за руку и направилась к буфету; отодвинув одного из посетителей, женщина открыла откидную дверцу, пересекла свободное пространство за стойкой, где надо было остерегаться без устали снующих буфетчиков, открыла неприметную дверь, и они очутились в большой прохладной кладовой. «Надо знать, что к чему, вот то-то и оно», — подумал Карл.

— Итак, чего вы хотите? — спросила она и услужливо склонилась перед ним. Женщина была очень толстая, прямо необъятная, но лицо — конечно, сравнительно с фигурой — было почти миловидным. Карл едва не соблазнился при виде множества продуктов, в образцовом порядке размещенных на полках и столах, быстренько придумать более изысканный ужин, особенно потому, что надеялся у. этой влиятельной женщины на скидку, но в конце концов, так ничего и не придумав, назвал все тот же шпик, хлеб и пиво.

— И больше ничего? — спросила женщина.

— Нет, благодарю, — сказал Карл, — но на троих. На вопрос женщины Карл в двух словах сообщил о своих товарищах; он обрадовался, что она проявила к ним интерес.

— Но ведь это пища арестантов, — сказала женщина, ожидая, видимо, следующих пожеланий Карла. А тот опасался, что она не захочет брать с него денег, и потому молчал.

— Сейчас мы все подберем, — сообщила женщина, с удивительной при ее полноте подвижностью направилась к столу, длинным, тонким, похожим на пилу ножом отрезала огромный кусок сала с мясными прожилками, взяла с полки каравай хлеба, подняла с пола три бутылки пива и сложила все это в легкую соломенную корзинку, которую и протянула Карлу. Попутно она объясняла ему, что привела его сюда потому, что, несмотря на быстрое потребление, продукты там, в буфете, из-за чада и разнообразных испарений скоро теряют свежесть. Впрочем, для тамошних посетителей сойдет и это. Карл ничего не сказал, не зная, чем заслужил такое отличительное обращение. Он подумал о своих товарищах, которые, вероятно, при всем своем знании Америки вряд ли попали бы в эту кладовую и принуждены были бы довольствоваться испорченной пищей из буфета. Здесь не было слышно из зала ни звука — должно быть, кирпичная кладка была очень толстой, чтобы поддерживать низкую температуру под этими сводами. Карл уже некоторое время держал корзинку в руке, но не вспоминал ни об оплате, ни об уходе. Только когда женщина хотела было положить в корзинку бутылку, вроде тех, что стояли на столах в зале, он, вздрогнув, поблагодарил.