– Эх, уйдёт к артиллеристам! – прошептал Быличкин.

– Тихо, замри, – ответил ему Воронцов.

Они лежали в высокой траве. Слева болото, позади перелесок. В болото немец не сунется. Если сразу руки не поднимет, то побежит к перелеску, а значит, прямо на них.

Вскоре выстрелы послышались и со стороны опушки. Значит, и артиллеристы его заметили. Лётчик, как и предполагал Воронцов, выскочил на луг, сделал ещё два выстрела. Отпрянул. Но тут же понял, что назад ему бежать некуда – там, среди берёз, мелькала цепь Емельянова. И лётчик бросился через луг, надеясь укрыться в перелеске возле болота.

– Тихо, ребята, – сказал Воронцов. – Не бойтесь, что он выстрелит… Встаём одновременно, по моей команде.

Воронцов вскочил на ноги, когда немец был уже совсем рядом, шагах в десяти. Дал короткую очередь под ноги. Тот шарахнулся в сторону и остановился как вкопанный, видимо окончательно поняв, что бежать ему больше некуда.

– Хенде хох! – И одновременно предупредил своих: – Не стрелять! Не стрелять!

Лётчик вскинул пистолет и прицелился. Воронцов увидел, как дрожит колечко дульного среза, медленно поднимаясь на уровень переносицы. Напряжёнными руками он держал прижатый к плечу ППШ. Достаточно давануть на скобу спуска, и очередь разорвёт лётчику грудь. Тогда – никакой опасности. Нажми на спуск – это и есть ещё один и очень верный шаг к Зинаиде и Улите. Тем более что тебе это ничего не стоит. Нажми, нажми, подталкивал его под руку тот, другой, кто просыпался в нём иногда в минуты особой опасности.

Со стороны леса бежали миномётчики, что-то крича. От опушки цепью шли артиллеристы.

Немец оглянулся. И Воронцов понял, что он не выстрелит. Пистолет в его руке отяжелел, и он опустил его. Стоял, тяжело дыша и затравленно глядя то на Воронцова, то на обступивших его штрафников. Быличкин, воспользовавшись его замешательством, подскочил и выломал из руки пистолет. Это был офицерский вальтер.

Подошли артиллеристы. Немца все рассматривали с любопытством.

– Кто ж он по званию? – поинтересовался один из артиллеристов, пожилой сержант. Одной рукой он торопливо утирал пилоткой пот со лба и шеи, а другой придерживал кисет.

– Важная, видать, птица, – заметил другой.

– Отлеталась, птица…

Бойцы засмеялись. Закурили, не спрашиваясь командиров. Все почувствовали, что дело сделано, можно и расслабиться. А как солдату можно расслабиться на передовой, хотя бы и во втором эшелоне? Первым делом закурить и подумать о том, что снова смерть пронеслась мимо, и ты остался живой.

Подошёл старший лейтенант, артиллерист. Он напряжённо посмотрел на Воронцова, нехотя и небрежно козырнул и представился. Из его длинного представления Воронцов понял, что он заместитель командира полка по разведке, что полк отдельный, истребительный противотанковый, и что он, старший лейтенант, имеет приказ некоего подполковника Звягина захваченного лётчика немедленно доставить в штаб.

– Это его оружие? – указал старший лейтенант на вальтер лётчика, торчавший за ремнём Воронцова. – Прошу также передать его мне. Дайте его сюда.

Воронцов вдруг представил, что сейчас может произойти, как посмотрят на него его бойцы, как потом встретит капитан Солодовников.

– Товарищ старший лейтенант, возможно, и ваш штаб нуждается в той информации, которую он может дать. – Воронцов кивнул на немца. – Но это наш пленный.

Сороковетов толкнул своего наводчика, и они тут же обступили лётчика. Зная характер своего взводного, они поняли, что пленного лейтенант не отдаст ни при каких обстоятельствах.

– Послушайте, лейтенант, – набычился командир разведки, – я не думаю, что штрафникам пленный лётчик нужнее, чем штабу отдельного истребительного противотанкового полка эргэка.

Артиллеристов было больше, человек двенадцать.

– У меня во взводе, товарищ старший лейтенант, два артиллериста и два миномётчика. Воюют все хорошо. Не сегодня завтра направим их в свои части.

– Ты, лейтенант, кем воюешь в своей гвардии наоборот? Замполитом?

Разведчик провоцировал на драку. А Воронцов знал, что артиллеристов в два раза больше.

– Я – командир первого взвода. В отдельной штрафной роте с декабря сорок второго. Понял? – тоже переходя на «ты», ответил Воронцов и, повернувшись, качнул стволом автомата бойцу-артиллеристу, чтобы тот отошёл в сторону, уступил им дорогу.

– Что?! – И старший лейтенант схватился за кобуру.

– Я вот что скажу, ребята. Прежде чем уйти. – Воронцов опустил автомат, поставил его на предохранитель и закинул за спину. – Если ваша не возьмёт, то всех вас завтра направят к нам. Прямым ходом в гвардию наоборот. А вас, товарищ старший лейтенант, в штрафной батальон. Уже завтра вы будете сидеть в полуразрушенном окопе где-нибудь там, впереди, под Жиздрой. В солдатской гимнастёрке последнего срока годности и с винтовкой. И вспоминать, какой хороший у вас был штатный тэтэшник.

Они протиснулись между артиллеристами, ведя под руки лётчика. Тот, видимо, понял напряжённый разговор двух офицеров по-своему: один из русских офицеров хотел его расстрелять, а другой расстрелу воспрепятствовал. Каждый раз перед вылетом им напоминали о том, что русские немецких лётчиков в плен не берут. Когда огненная трасса русского Ла-5 новой конструкции хлестнула по моторной части его Ме-109 и самолёт начал падать, он решил не покидать горящей машины, потому что внизу было полно русских. Потом решил рискнуть и выпрыгнул с парашютом. Когда его парашют повис на берёзе, а на опушке появилась цепь русских, он понял, что лучше пустить себе пулю в лоб. Но рука потянулась не к кобуре с вальтером, а к ножу-стропорезу. Потом появилась надежда укрыться на другой стороне луга, в перелеске возле болота. А потом из зарослей полыни встали несколько русских – офицер с автоматом и полевой сумкой на боку и солдаты с винтовками. Скорострельный ППШ вот-вот мог влепить ему очередь прямо в грудь, и он опустил свой пистолет, в котором ещё оставалось несколько патронов. На опушке его обыскали. Обшарили все карманы, похлопали по полам лётной куртки. Сняли планшет и сложили туда всё, что он всегда брал с собой в полёт: нож-стропорез, несколько плиток шоколада, пачку фотографий, часы. Он ожидал, что все его вещи русские тут же рассуют по своим карманам. Но офицер всё складывал в планшет. Серебряный медальон с фотографией мамы они вообще не тронули. Офицер открыл его, посмотрел, спросил:

– Wer ist das? Ist die Braut?[7]

Лётчик вздрогнул от неожиданности. Русский неплохо говорил по-немецки.

– Nain, Herr Offizier, das ist maine Mutter[8].

Русский офицер внимательно посмотрел на фотографию, вставленную в медальон, потом на него, молча кивнул и сунул медальон ему за пазуху. Одежду тоже не тронули, хотя сами одеты были плохо. Только вальтер по-прежнему торчал у офицера за ремнём. Что ж, это его трофей по праву.