– Молчать, мальчишка! – Подполковник покраснел. – Я не знаю, для какой игры вы нас тут собрали, но я не позволю…

В следующий миг капитан Муромцев выстрелил из автомата – прямо через ряды, над головами сидящих. Все разом повскакали (остались сидеть только оба гражданских и офицер из береговой обороны), начался шум. Следующий выстрел, точней короткую очередь, Муромцев произвел в потолок, и в наступившей зыбкой тишине Романов заговорил снова, мельком поглядев на вытянувшееся в проходе тело убитого и так же мельком удивившись тому, что ничего не ощущает:

– Я уже давно каждый день хожу в город. Город вымирает. В городе банды охотятся за людьми. Мы еще месяц назад могли взять город и его окрестности под контроль и спасти десятки тысяч человеческих жизней. Мы могли это сделать. Вместо этого мы сидели в обороне и разлагались, радуясь тому, что у нас спокойно. Понимаете, пока мы трескали тут запасы со складов ПФС, Владивосток превратился в смесь бандитского притона с кладбищем и сумасшедшим домом. Я не знаю, будет ли дальше улучшение или станет только хуже… – Краем глаза Романов отметил, как пошевелился профессор – словно хотел что-то сказать… но промолчал. Только смотреть стал еще пристальней, жестко, словно упирался двумя стальными холодными прутьями… – Но я знаю точно – я намереваюсь не допустить дальнейшей вакханалии. Здесь. В городе. И… и везде. Понимаете? Вез-де. Как? Я не знаю. Какими силами? Я не знаю. Что я намерен делать? Я не знаю, черт побери! – Романов чуть наклонился вперед (кулакам, косточкам сделалось больно, эта боль немного успокоила, и он говорил уже размеренней). – Я знаю только то, что мы – организованная вооруженная сила. Не худшая часть кадровой российс… РУССКОЙ армии. И если еще хоть кто-нибудь попробует завести разговор о субординации и чинопочитании ранее, чем я закончу говорить… а, заведя такой разговор, не будет знать, что сказать, кроме этого… я застрелю такого уже сам. Сейчас буду говорить я. Когда я замолчу и кто-то сможет предложить что-то лучшее и будет готов этим заняться, я сяду в зале и буду слушать его. Даже если это лейтенант-комвзвода. Но никакого пустопорожнего трепа и никакого меряния погонами и звездами я не потерплю.

– Вы застрелили человека, – сказал упрямо один из офицеров, старший лейтенант Белюков.

– Пока он рассказывал нам о субординации, в городе убили, наверное, еще нескольких людей. Может, детей. Стариков. – Романов не повернул голову в сторону возразившего, и тот промолчал. – Ваше молчание я расцениваю как готовность выслушать меня… Нет. Не подчиняться мне. А именно просто выслушать. Пока выслушать. Просто потому, что если мы немедленно не начнем действовать, то нам конец. Рано или поздно – конец. Послушайте меня. Просто послушайте.

Он глубоко вдохнул и начал говорить…

– …В нашем распоряжении морская пехота – 165-й полк пехоты, 84-й отдельный танковый батальон, 1484-й отдельный батальон связи. – Романов ощущал, как, словно в дикую жару, по спине катится пот. Он почти не помнил, что говорил в предыдущие четверть часа. Но его слушали. Слушали не перебивая. И в молчании зала не было ни страха, ни возмущения, ни насмешки. Только внимание. – Вдобавок в поселке Славянка расквартирован 59-й отдельный батальон морской пехоты. Я вижу здесь представителей флота, частей береговой обороны, войск ПВО и городской комендатуры… Думаю, что и в их распоряжении находятся значительные силы. Жаль, что никого нет от ВВС и сил космической обороны…

– Разрешите? – поднялся плечистый капитан первого ранга. В парадной форме, с кортиком на золотом рубчатом поясе. – Каперанг Юрзин, откомандирован сюда… да никем не откомандирован, представляю самого себя и свой корабль. Но у меня есть точная справка.

– Мы вас слушаем, – кивнул Романов. Юрзин кашлянул, заложил руки за спину, качнулся с пятки на носок…

– С Камчатской флотилией связи нет и не предвидится. По данным разведки флота, которые успел передать отдел, на территории полуострова разорвалось семь боеголовок… так что едва ли мы оттуда получим что-то утешительное. Все уцелевшие корабли после столкновений и атаки баз Фокино, Малый Улисс и Советская Гавань сейчас находятся в гражданском порту Владивостока. – Капитан первого ранга начал четко перечислять: – Это ракетный крейсер, два больших противолодочных корабля, два малых противолодочных и два малых ракетных корабля, девять ракетных катеров, пять базовых тральщиков, большой десантный корабль, ракетный подводный крейсер, одна атомная торпедная и одна дизельная подводная лодки, двадцать три вспомогательных судна. Горючего мало, экипажи неукомплектованы, в лучшем случае – на 50–60 %, в среднем – на 25. Мой корабль боеготов полностью. Кроме того, во Владивостокском порту скопилось множество самых разных гражданских судов нескольких государств. Их охраняют сами команды, на большей части порта хозяйничают мародеры. Обидно будет все это потерять. Сейчас во всей этой технике по ее прямому назначению смысла, похоже, нет… но в будущем, я хочу надеяться, она вновь пригодится. Да и, кроме того, это просто приборы, боеприпасы, мощное вооружение… металл, наконец. Просто металл, если уж на то пошло. Поэтому, несмотря на то что Владивосток властью практически не контролируется, я считаю нужным сохранить порт. Любой ценой. Практически уверен, что людям, которые остались на кораблях, не хватает только прямого и твердого руководства. Весь балласт уже сплыл. Я закончил.

– Это более походило на доклад, – заметил Романов.

Уже начавший садиться Юрзин выпрямился снова и пожал плечами совершенно не по-военному:

– Это и есть доклад. Вы были правы – вы начали первым, до вас никто на это не осмелился, посему я считаю вас своим командиром. – Он перевел дыхание и жестко продолжил: – Можете носить и дальше свои звездочки, можете пришить маршальские или вовсе спороть погоны – для меня уже ничего не изменится.

Он сел.

– Я могу прямо сейчас представить такую же справку… – Майор-пэвэошник начал подниматься, но Романов остановил его поднятой рукой:

– Секунду. Пожалуйста, секунду. Я очень прошу сейчас кого-нибудь подняться сюда и заменить меня, – Романов обвел всех на самом деле просящим взглядом. – Потому что вот это, вот сейчас, вот здесь – рубеж. За ним я поволоку воз и впрягу вас всех. И отказ впрячься я буду расценивать… – Он не договорил. – В общем, я очень прошу кого-то из вас заменить меня. Не по званию. По желанию ДЕЛАТЬ и уверенности в том, что он СДЕЛАЕТ…

Стало тихо. Щелкали высокие напольные часы в углу помещения. Романов подождал, пока вычурная секундная стрелка не произведет тридцать скачков, и кивнул майору:

– Извините. Я вас слушаю…

Комната для совещаний начала пустеть еще в процессе разговора. Люди выходили, получив задания – конкретные и четкие, спасительные для офицера. Романов, мысленно прикидывая, что и как, с облегчением подумал, что, похоже, людей на первое время хватит. А что делать потом… Эту мысль он оборвал, потому что продолжать ее было просто-напросто страшно. Он не знал, что делать потом. В голове толокся, бился, вопил и метался клубок перепутанных мыслей, над которым царствовала одна и наиболее громкая: надо немедленно начать печатать собственные деньги, и обязательно с портретом Хабарова. Отделаться от мысли не получалось, оставшиеся люди уже разговаривали между собой – очень по-деловому, – и Романов ощутил себя настольным бюстиком. Ощущение было тоскливым, и неизвестно, во что бы вылилось, если бы не подошедший (он куда-то выходил, Романов даже не понял куда) Муромцев.