«Почему ты льешь слезы над нашим ребенком? — спросила она. — Что печального видится тебе в его судьбе? Он прекрасен, как день, он — сын царя, ему суждено править…»

«Не будем говорить о судьбе, моя дорогая Лаила, эти разговоры внушают мне страх. Ты — моя, трон — тоже, это великое благо, но нам придется заплатить за него слишком высокую цену».

И отец открыл ей правду о том, как вернулся на престол.

Моя мать не испугалась, ведь курды привыкли к чародеям и колдовству.

«Подумай, — предложила она, — что хотел сказать Мограбин, называя твоего сына своей опорой в старости? Наверняка он сделает его таким же колдуном, как он сам. Ну и что в этом ужасного для царевича? И зачем отбирать его у нас? Я буду только рада, если Алайаддин приобретет полезные знания, и тогда ему не придется обращаться при случае за помощью к чужим людям. По-моему, царь роняет свое достоинство, когда ему приходится прибегать к услугам предсказателей».

Отец утешился. Я рос окруженный всесторонним вниманием, и меня посвятили во все подробности этой истории, как только я стал способен сохранить их в тайне.

Хоть я и не подавал виду, но каждый раз, когда я слышал имя Мограбина, у меня болезненно сжималось сердце. Однако мне пошел уже пятнадцатый год, и тревоги моих родителей понемногу развеялись вместе с моими страхами, как вдруг главный придворный конюший доложил отцу, что ему предлагают купить самого великолепного жеребца на свете.

Отец безумно любил лошадей.

«Где этот конь?» — спросил он.

«Государь, — сказал конюший, — я ехал мимо большого арыка, когда туда привели на водопой жемчужно-белого коня с черным хвостом и черной гривой, а также ровным черным ободком вокруг глаз… Я спешился, чтобы поближе рассмотреть это необыкновенное животное, и выразил желание проехаться на нем верхом. Его хозяин с удовольствием позволил мне сесть в седло, и никогда в жизни я не встречал такого послушного, мощного, умного и гибкого коня. Я говорил ему, что делать, и он подчинялся — можно было подумать даже, что он понимает наш язык как родной… Я сказал, что готов купить его, но человек заявил, что конь не продается.

„Я хочу приобрести его для нашего царя“, — пояснил я.

„В таком случае я дарю его“, — ответил незнакомец.

Я поймал его на слове, и теперь он ждет тебя во дворе вместе со своим конем».

Я был рядом с отцом во время этого разговора, и мне очень захотелось посмотреть на жеребца, но потрясенный Бирминван-шах, который уже не сомневался, что Мограбин возвращает ему залог, взял меня за руку и отвел к матери.

«Моя дорогая Лаила, — сказал он, — колдун не забыл нас, как мы надеялись, он пришел за нашим сыном. Если откажем ему, нам грозят страшные опасности».

«Надо принять его здесь, — предложила Лаила, — я не боюсь чародеев, даже мою кормилицу подозревали в колдовстве. Она никогда не сделала мне ничего плохого, хотя рабы моей матери говорили, будто своими глазами видели, как она рвала на себе волосы и бросала их в лохань, где те превращались в лягушек. Пусть войдет, и я поговорю с ним».

Привели Мограбина, который учтиво поклонился моим родителям. Отец приветствовал его настолько любезно, насколько мог, но было заметно, что это давалось ему с немалым трудом.

«Кто бы ты ни был, предсказатель или колдун, — обратилась к Мограбину моя мать, — но ты взял нашего сына под свою защиту. Ты обещал стать ему вторым отцом и при этом заставил себя ждать. Мальчик давно достиг того возраста, когда ребенку следует учиться, и ты сам поймешь, как много он знает. Надеюсь, ты займешься его дальнейшим образованием здесь, в нашем дворце, и отдашь должное тому, как мы позаботились о его воспитании. Все будут почитать тебя, в особенности я, ибо я очень люблю ученых. Мы сделаем тебя визирем, но не для того, чтобы возвысить в наших глазах, а дабы все относились к тебе с должным уважением».

Чародей отказался от этих милостей, сказав, что пришел не для того, чтобы заниматься моим воспитанием. Он хочет забрать не чужого ребенка, а своего собственного, которого ему обещали пятнадцать лет назад за определенные услуги и за которого он получил в залог коня.

«До чего неблагодарны и вероломны стали люди! — воскликнул Мограбин. — Они рассчитывают отвертеться от своих обязательств, потчуя своего благодетеля сладкими речами и предлагая ему пустые титулы!»

С этими словами он схватил меня. Я попытался вырваться, но тщетно. Мать, рыдая, вцепилась в мое платье, но оно осталось у нее в руках. Я превратился в борзую и выскочил в окно, Мограбин последовал за мной, и мы оба очутились в поле.

Он безжалостно стегал меня плетью. Казалось, она становится всё длиннее и длиннее, и, как бы быстро я ни мчался, ее удары настигали меня.

Не знаю, сколь долго это продолжалось, сменился ли лунный свет солнечным или нет, но я умирал от голода и жажды, у меня болели все члены. Несмотря ни на что, я всё бежал и бежал, а потом этот изверг загнал меня в источник, который ты видел у подножия горы, и вода обагрилась кровью, что текла из нанесенных плетью ран.

Он долго держал меня в воде, пока кровь не начала холодеть в моих жилах, а потом вытащил и вернул мне человеческий облик.

Не стану повторять ни обвинений, которыми этот злодей осыпал моего отца и меня, ни заманчивых посулов. Когда мы пришли во дворец, Мограбин пытался заставить меня забыть обо всем на свете и довериться ему одному. Ты, Хабед, и сам знаешь все его хитрости, хотя, конечно, в зависимости от обстоятельств, от сущности того, что этот маг хочет разрушить, от идей, которые стремится извратить, он изобретает всё новые и новые способы погубить свою жертву.

Я почти покорился ему, когда, дав мне те самые двенадцать книг, он оставил меня одного. Я прочитал их и понял, что научился вещам, которые могут меня спасти.

Я ликовал, предвкушая возвращение Мограбина и то, как покажу ему, что изучил все двенадцать книг и что не было ни одного из описанных там действий, которые я не мог бы повторить. И вдруг он вернулся.

Я подошел к нему с уверенным видом и показал свое искусство. Мограбин с силой ударил меня по щеке.