Внутреннюю политику де Голля я считаю реакционной. Он был не только слугой капиталистов, а идеологом капитализма во Франции. Когда он стал президентом, Французская компартия провозгласила борьбу с личной властью, потому что там возникло уже не правительство как таковое: оно олицетворялось в де Голле. Его правительство понимало свое положение и не претендовало на большие права. Исчезло коллективное управление Францией, действовал в основном ее президент: он-то и есть Франция, грубо говоря. Вернее сказать, он есть та власть во Франции, которая определяет всю политику. Этот верный защитник капиталистического строя, защитник буржуазных устоев ввел в жизнь законодательство, которое свело на нет демократическую конституцию[682], принятую после разгрома Германии, за счет прав трудящихся создал лучшие условия для непролетарских элементов, и это сказалось при первых же выборах, когда резко сократилось коммунистическое представительство в парламенте.

Де Голль пришел к власти в бурное время. Во Франции сохранялось неустойчивое положение, ультраправые элементы были близки к захвату власти, перешли к террору и готовили путч. Предполагался и разгром коммунистической партии. У нас тогда сложилось впечатление, что де Голль тоже направит свои усилия в эту сторону, но такого не произошло. Президент провел опрос населения, изменил конституцию, усилив свою власть, но не стал громить коммунистическую партию, и она даже при новых порядках сохранила депутатов в парламенте. Конечно, де Голль открыл шлюзы для реакционных сил. Но он понимал, что коммунисты имеют глубокие корни в народе, особенно в рабочем классе. Поэтому надо остановить прямое наступление на них. Его что-то удержало. Вероятно, он не хотел вызвать волнения, даже, может быть, гражданскую войну.

Несмотря на свою непримиримость к коммунистическим идеям, де Голль проявил трезвость ума, считая, что Франция – демократическая страна, что рабочий класс завоевал себе право иметь свою партию и представителей в парламенте. Правда, он сузил дверь, оставив только маленькую щель, и все-таки голос представителей пролетариата звучал в парламенте. Сохранилась и пролетарская печать. Коммунисты открыто продолжали вести борьбу против личной власти, так они формулировали тогда свою позицию. Даже при тех реакционных основах избирательного права, которые ввел де Голль, они на очередных выборах в парламент каждый раз проводили в него своих представителей.

Во французском парламенте две палаты. И в той и в другой есть представители коммунистической партии, а в какой больше, ответ каждый желающий может найти в справочниках. Так что у нас к де Голлю было два чувства. Мы ценили его международную политику, правильное понимание им значения Советского Союза. Не говорю, что он одобрял нашу политику. Нет, он правильно понимал ее, хотя и не во всем нас поддерживал, далеко не во всем был с нами согласен. Но он не являлся какой-то агрессивной силой, нацелившейся против СССР, и тоже стоял на позиции обеспечения мира. За это мы его и уважали. Внутренняя же политика, которую он проводил, была реакционной. С ней боролась Коммунистическая партия, борется и сейчас, когда де Голля уже нет у власти. Однако у власти остались прямые деголлевцы, и политика ими проводится та же, которую определил в свое время де Голль. Но мы считаем, что это их внутренний вопрос. Во Франции есть пролетариат, который борется за свои права, эта его борьба будет продолжаться до полной победы. Мы уверены, что рано или поздно победа останется за рабочим классом и за коммунистической партией, которая является его политическим организатором.

Я был знаком со многими руководителями Французской компартии, и не просто знаком, а дружил. Лучше всех я знал Тореза, много раз отдыхал с ним на Кавказе, встречался и в Москве. У нас никогда никаких разногласий с Торезом не возникало. Я очень уважал и товарища Дюкло. И с ним никаких различий в политических оценках, в нашем понимании вопросов международной политики и коммунистического движения не существовало. С уважением относился я и к Вальдеку Роше[683], которому недавно исполнилось 65 лет. По причинам, связанным с моим сегодняшним положением, я лично не послал ему официально добрых пожеланий, но зато диктую их сейчас, с удовольствием шлю ему привет, желаю бодрости и успехов в деятельности по сплочению рабочего класса, в достижении целей, которые ставит перед собой коммунистическая партия. У меня были хорошие отношения также с Кашеном[684], с другими лидерами французских коммунистов. Сейчас у меня нет возможности иметь с ними по-прежнему какие-то контакты, а из-за ослабевшего зрения я сейчас меньше читаю прессу, чем прежде, так что не обо всех них могу судить, как раньше.

Итак, де Голль блеснул трезвым умом, продемонстрировал правильное понимание им положения, в котором оказалась Франция после многолетней войны в Алжире. Придя к власти, он направил усилия против экстремистов, путчистов и расистов, организовывавших военные отряды и перешедших к террору. Де Голль провел опрос населения Алжира для выяснения, хочет ли оно оставаться с Францией или предпочитает стать независимым. Жители Алжира высказались за самостоятельность, и де Голль (отдадим должное трезвости его ума и твердости характера) согласился. Но арабы получили независимость не на блюде, а завоевали ее с оружием в руках, заплатив кровью своей за свободу. Де Голль верно думал, что дальнейшее противостояние не принесет ничего хорошего ни Франции, ни Алжиру, а только истощение и разорение. Коммунистическая партия Франции всегда стояла на позиции предоставления Алжиру независимости и прекращения войны, и не только на словах. Она одобрила такой поворот событий. А де Голль затем повел наступление против сил, которые стояли за продолжение колониальной политики. Несмотря на неоднократные покушения на него, он проявил мужество и не отступил.

Только де Голль смог сделать такое. Находился же ранее у власти Ги Молле, представитель Социалистической партии. В парламенте ее представители были в большинстве, и если бы Ги Молле искал возможность предоставления независимости Алжиру, то это произошло бы. Но и он оставался в душе колонизатором, несмотря на то, что когда-то ходил даже в левых социалистах. Когда он посетил Советский Союз в составе правительственной делегации, я много с ним беседовал[685], и он доказывал мне необходимость сохранения Алжира в качестве владения Франции. Де Голль один понимал там из «вышестоящих», что колониальное время прошло. Нас, добавлю, мучил вопрос, сдержит ли он свое слово и выведет французские войска? Да, он сдержал свое слово и вывел оттуда все войска. По этому поводу я не раз беседовал с журналистами и говорил им, что, на мой взгляд, во Франции, кроме де Голля или коммунистов, никто не смог бы прекратить войну и предоставить независимость Алжиру. Ведь последнее есть фактическое признание поражения в войне. Она длилась много лет, и согласия на переговорах не достигали. Мы теперь искренне радовались за Алжир. И не меньше нас радовалась Французская коммунистическая партия, которая затратила массу средств и пролила много крови во имя справедливости. Своим решением де Голль завоевал симпатии всех здравомыслящих людей.