В ресторане метрдотель отвел Чарльза в сторону, чтобы кое-что уточнить. Чарльз ответил, что Сципион Браун – муж Вирджилии.

– По мне, пусть он будет хоть император Эфиопии, – прошептал метрдотель на плохом английском. – Мы не обслуживаем персон с его цветом кожи.

Чарльз улыбнулся и пристально посмотрел на него:

– Не желаете ли объяснить мне свою позицию более подробно на улице?

– На улице…

– Вы меня слышали.

– Чарльз, это ни к чему… – проговорила Вирджилия.

– Очень даже к чему. Ну?

Покраснев от злости, метрдотель махнул рукой:

– Туда.

Он дал им самый плохой столик и грубого официанта. Сорок минут они ждали, когда им принесут бутылку вина, а потом еще полтора часа – пока подадут ужин; всю еду принесли на холодных тарелках. Уже вскоре их смех стал напряженным, Вирджилия казалась грустной и несчастной под враждебными взглядами других посетителей ресторана.

1776–1876

МЕЖДУ СТОЛЕТИЯМИ

ПРОЩАЕМСЯ СО СТАРЫМ.

Приветствуем новое.

Грандиозный праздник в Филадельфии.

Волнующие церемонии на площади Независимости.

Чтение первой декларации.

Выразительная речь мистера У. М. Эвартса.

Пиротехническое представление в парке было…

«Филадельфия инкуайер»

Белые и алые звезды взрывались над территорией выставки, и каждый взрыв сопровождался радостными криками, один громче другого. Яркие краски вспыхивали над огромной бронзовой рукой, державшей факел. Словно поднимаясь из земли, эта часть статуи Свободы, как ее уже назвали, казалось, принадлежала какой-то великанше, которая вот-вот выйдет на поверхность, прорвав земную кору. Нескольким счастливчикам повезло наблюдать за салютом со специальной обзорной площадки на основании поднятого факела.

Стоя рядом со статуей вместе с Джейн, уставшей от второго дня хождения по бесконечным павильонам выставки, Мадлен почувствовала на себе чей-то взгляд. Она оглянулась и увидела Джорджа.

Маленький Альфред Хазард из Калифорнии уснул на руках Джорджа, и тот с обезоруживающим дружелюбием смотрел на Мадлен поверх головы племянника. Ничего недостойного в этом взгляде не было, к тому же уже через мгновение Джордж перевел взгляд на небо, где расцвел гигантский серебряный цветок.

Но у Мадлен почему-то вдруг пересохло в горле. Что-то было в его взгляде такого, отчего она почувствовала себя виноватой, польщенной и немного испуганной.

Клуб «Каролина» занимал большой участок необработанной земли за северной границей города. Сюда не добрался ни чикагский пожар, ни предместья, и все же к этому большому четырехэтажному дому постоянно подъезжали всадники и экипажи. Клуб «Каролина» был самым большим и модным борделем в городе.

Его владелица называла себя миссис Бретт. Четвертого июля она проснулась в свое обычное время, в четыре часа пополудни. Чернокожая служанка уже вылила последний кувшин слегка подогретого козьего молока в цинковую ванну в соседней комнате. Миссис Бретт потянулась, пять минут посидела в молоке, потом долго растиралась полотенцем, пока кожа не стала розовой. Никаких доказательств того, что молочные ванны продлевают молодость, у нее не было. Но доктор Космопулус, ее весьма процветающий клиент, который был френологом, профессором электромагнетизма и продавцом бодрящих напитков, утверждал, что это именно так, так что молочные ванны вошли у нее в привычку.

Накинув китайский шелковый халат, она позавтракала свежими устрицами и кофе. Потом закурила маленькую чирутку, достав ее из лаковой шкатулки с восточным рисунком. Ее коллекция пуговиц там больше не помещалась, и теперь они лежали на виду, в большом аптечном сосуде из прозрачного стекла, с тяжелой пробкой. Всего их набралось уже больше трех сотен.

Слегка надушив грудь, шею и подмышки дорогими алжирскими духами, она начала одеваться. Сначала служанка помогла ей надеть шелковое платье цвета красного яблока, с пышным турнюром. Потом на пальцы скользнули кольца с красными, зелеными и белыми камнями, за ними последовали тяжелое ожерелье, браслеты с бриллиантами и такая же тиара. В половине седьмого она спустилась из своей квартиры на третьем этаже, чтобы отпустить энергичного молодого скандинава, который заступил на дежурство в десять утра, чтобы регулировать дневной поток посетителей.

В четырех гостиных уже собралась толпа джентльменов, наслаждавшихся обществом изысканно одетых девушек. Кроме белых красоток, нанятых для работы в борделе, здесь была одна китаянка, три чернокожие девки и чистокровная чироки, которая играла на пианино. В главной гостиной Принцесса Лу – так ее звали – сейчас как раз исполняла «Желтую розу Техаса». Пианино было «Фенуэй» – она до сих пор испытывала к ним совершенно нелогичную преданность.

Она отпустила Кнудсона, дневного дежурного, и занялась подсчетом и проверкой расписок в своем кабинете, когда в полуоткрытую дверь неуверенным шагом вошел какой-то посетитель. Увидев ее, он отшатнулся и вытаращил глаза:

– Эштон?!

– Добрый вечер, Легран, – откликнулась она, скрыв удивление. – Может, все-таки войдешь? И дверь закрой.

Он так и сделал; шум стал заметно тише. Виллер окинул изумленным взглядом картины и мрамор в роскошной комнате, потом подошел к личному бару Эштон и, все так же недоуменно качая головой, стал неаккуратно наливать себе выпить.

– Только не пролей на ковер, слышишь? Его привезли из Бельгии, – сказала Эштон. – И к твоему сведению, меня зовут миссис Бретт.

– Поверить не могу! – пробормотал Виллер, падая в кресло рядом с большим столом тикового дерева. – Я здесь никогда раньше не бывал. В городе два продавца «Фенуэев», вот я и решил, что можно предложить здесь. И давно ты заправляешь в этом местечке?

Гладкое, тщательно напудренное лицо Эштон, несмотря на все ее усилия, все же начало слегка оплывать. В сорок лет бороться с лишним весом стало все труднее.

– С открытия. То есть вскоре после того, как я ушла от Уилла. Я ведь не слишком была готова заботиться о себе сама. Для девушки из добропорядочной южной семьи настоящее образование состоит из постижения искусства улыбок и кокетства. По крайней мере, так было в мое время. Как следствие, когда ты взрослеешь, все, кем ты можешь стать, – это жена или шлюха. С моим первым мужем, бесхребетным ничтожеством, я хоть и была женой, но чувствовала себя шлюхой. Знаешь, Легран, чарльстонские дамы, возможно, линчевали бы меня за эти слова, но в последнее время я начинаю думать, что суфражистки не такие уж сумасшедшие. Я уже два года жертвую немалые деньги их местной организации. – Она изобразила притворную застенчивость. – Анонимно, разумеется. Не хочется губить свою репутацию.

Легран рассмеялся:

– Но как ты начала это дело?

– С помощью одного покровителя.