он гулял по палубе в американской армейской форме офицера запаса и затевал в баре на ломаном английском ссоры с американцами, критиковавшими американские же порядки. Я помню и жирную еврейку, прямо-таки инкрустированную бриллиантами, сидевшую за нами на представлении русской балетной труппы; когда поднялся занавес, она изрекла: «Просто шыкарно! Хто-то объязан срисовать енто на картину!» Это отдавало фарсом, но было очевидно, что деньги и власть попали в руки людей, рядом с которыми даже председатель большевистского сельсовета выглядел просто кладезем ума и культуры. В 1928 и 1929 годах с роскошью путешествовали граждане, которых новые для них условия ставили в плане человеческой ценности в один ряд с пекинесами, моллюсками, кретинами и парнокопытными. Мне вспоминается, как один федеральный окружной судья из штата Нью-Йорк повез дочку в Байе посмотреть на гобелен и устроил в газетах скандал, требуя убрать гобелен с глаз публики из-за безнравственности одной из сцен. Но в те дни жизнь была, словно бег по кругу в «Алисе в стране чудес»: приз полагался каждому.

У века джаза была бурная юность и безрассудная зрелость. Был период вечеринок с поцелуями, и дело Леопольда – Леба (я помню, как тогда мою жену арестовали на мосту Квинсборо по подозрению в том, что она – знаменитая «бандитка-эмансипе»), и костюмы, как на рисунках Джона Хелда. В следующей фазе к таким феноменам, как секс и убийство, стали подходить более обдуманно, хотя они и стали привычными. От возраста никуда не денешься, и вот на пляжах стали появляться пижамы, скрывавшие толстые ляжки и дряблые икры, дабы не конкурировать с открытыми купальными костюмами. Наконец, юбки удлинились, и все оказалось скрытым от глаз. Все приготовились к новому этапу… На старт! Внимание…

Но ему не суждено было наступить. Кто-то ошибся, и самая дорогостоящая оргия в истории кончилась.

Конец наступил два года назад, поскольку безграничная уверенность, служившая опорной сваей, подверглась сильнейшему сотрясению; непрочная конструкция тут же осела на землю. И спустя два года век джаза кажется столь же далеким, как и довоенные времена. Ведь это была жизнь на грани – составлявшая едва ли десятую часть нации элита вела беззаботное и легкомысленное существование, словно великие князья или юные хористки. Теперь легко читать мораль; но в те времена без сомнений и забот, когда нам было по двадцать лет, жизнь была прекрасна! Даже когда совсем не было денег, о них не стоило беспокоиться, потому что вокруг их было в избытке. Ближе к концу тяжело стало даже делать что-либо вскладчину; казалось, ты оказываешь любезность, принимая чье-нибудь приглашение, если при этом от тебя требовалось куда-то ехать… Обаяние, известность и просто хорошее воспитание считались куда более ценными социальными активами, нежели деньги. И это было прекрасно. Но по мере того как вечные и обязательные человеческие ценности стремились заполнить все более увеличивающийся объем, все стало мельчать. Писатель мог прослыть гением благодаря одной-единственной приличной книге или пьесе; многочисленная мелкая рыбешка в огромных аквариумах теперь строила из себя китов – подобное раньше встречалось лишь на войне, где офицерам с четырехмесячной выслугой давали в подчинение сотни солдат. Множество второсортных актеров играло экстравагантные постановки в театрах, и так далее – вплоть до политики, где должности наивысшей важности и ответственности перестали привлекать приличных людей; важность и ответственность там измерялась критериями на порядок выше, чем в деловой среде, но платили там всего пять-шесть тысяч в год.

Теперь нам вновь приходится затянуть потуже пояса и с подобающим выражением ужаса на лице вспомнить нашу зря потраченную молодость. Но иногда за барабанной дробью мне слышится призрачный шум и астматический шепот тромбонов, и я вновь переношусь обратно, в начало двадцатых, когда мы пили метиловый спирт, и день за днем все на свете становилось все лучше и лучше; тогда впервые несмело укоротились юбки, и девушки в модных платьях-свитерах выглядели на одно лицо, и люди, до которых вам и дела не было, напевали: «Да, у нас нет бананов!» Тогда казалось, что нужно подождать пару лет, и старшее поколение уйдет, а миром станут править те, кто видит его таким, какой он есть; и тем, чья молодость пришлась на то время, все это вспоминается в розовом свете романтики, потому что уже никогда нам не доведется чувствовать так сильно, как в те времена.

В этот том входят два поздних сборника рассказов, подготовленных к публикации самим Ф. Скоттом Фицджеральдом; последней книгой Фицджеральда, вышедшей при его жизни, стал выпущенный в свет в 1934 году сборник рассказов «Отбой на заре».

Для перевода использовались тексты из следующих изданий: «All the Sad Young Men» (Scribners, NY, 1926), «Taps at Reveille» (Scribners, NY, 1934); тексты также сверены по недавно вышедшим изданиям: «All the Sad Young Men» (Cambridge University Press, Cambridge, 2007) и «Taps at Reveille» (Cambridge University Press, Cambridge, 2014).

Для переводов рассказов и очерков, не включавшихся в авторские сборники, использовались указанные в комментарии к каждому произведению журнальные публикации.

В комментарии представлены основные сведения о создании самих сборников и входящих в них произведений. При этом использовались письма Ф. Скотта Фицджеральда, цитаты из которых приведены по изданию: «F. Scott Fitzgerald: A Life in Letters» (Touchstone, NY, 1995), материалы из «Гроссбуха» писателя, цитируемого по изданию: «F. Scott Fitzgerald’s Ledger» (A Bruccoli-Clark Edition, Washington, 1972), а также компиляция из альбомов Скотта и Зельды «The Romantic Egoists» (University of South Carolina Press, Columbia, 2003). В комментарии также представлены наиболее интересные из отвергнутых автором вариантов текстов, имеющихся в рукописях и в первых журнальных публикациях рассказов. Цитаты с фрагментами текстов из рукописей рассказов приводятся по изданию: «F. Scott Fitzgerald. Manuscripts. VI» (Garland, NY, 1991); цитаты из опубликованных в периодических изданиях версий текстов приведены по соответствующим, указанным в комментарии к каждому произведению, периодическим изданиям. Представлены лишь варианты текстов, значимые для переводного издания, т. е. не попавшие в окончательные тексты отрывки либо редакции.