душу и сердце. Наконец, когда приступ пошёл на убыль, Иоанн приоткрыл взор. Басманов был подле него, заглядывая в царский лик.

– И как же мне поступить, Федя? – тихо прошептал Иоанн.

Басманов глубоко вздохнул, переведя дыхание.

– Ежели не отступим сейчас, некуда будет воротиться, – молвил Фёдор.

Часть 6

Глава 1

– От и вертихвостка, тьфу ты, – бросила княгиня Старицкая, поглядывая поверх рукоделия.

– Да полно ж тебе, голубка, на Евдокию-то ворчать, – упрекнули её молодые подруги, – поди, как бабка старая ворчишь!

Сама княгиня только ругнулась себе под нос, оправляя платок. Подруги были правы – далече пришла осень её лет. Сидела Ефросинья в тени густых лип да поглядывала, как юный сын её, Владимир, всё носится по двору, догоняя резво молодца, что успел выкрасть венок Евдокии. Сама же девушка, босая и растрепанная игрой, укрылась за деревом. Юркий взор её следил, кто из юношей изловчится да кому же достанется её венок.

Молодые играли весело да беззаботно, как вдруг юная Евдокия вздрогнула, замерла в ужасе да милых друзей своих окрикнула. Женщины, что сопровождали их на прогулке, также подняли головы, обращаясь к дороге. Сперва показалось трое высоких стражников, а лишь опосля худая фигура владыки.

Все тотчас же оставили забавы, пали на колени пред Иоанном Васильевичем, вот уж два года именуемым царём. Государь был худ и несколько нескладен, долговяз. Облачение его, величественное и богатое, подгонялось под стан и сейчас лежало тяжким бременем на сутулых плечах.

Подле царя шёл да оглядывался по сторонам крепкий воин. Он был молод и светел лицом, и, несмотря на то, пара седых прядей уже сребрились.

Иоанн жестом остановил стражу, что шествовала подле него. Владимир с друзьями ещё не успели перевести дух, когда царь протянул перстень одному из них. То был юный князь, Иван Бельский. Он припал к царскому перстню, подняв взор на владыку. Иоанн же не удостоил князя и беглым взглядом. Не дав никакого ответа, Иоанн положил руку на плечо Владимира и жестом просил следовать с ним. Царёв брат лишь кратко переглянулся с матерью да пошёл с Иоанном.

– Уж позабыл, Вава, милость да доброту Бельского-отца? Доброго опекуна нашего? – вопрошал владыка. – Позабыл, каково ютиться, точно звери беспризорные – где придётся? Давно ли руки знобило, что уж огнём жгло?

Владимир сглотнул да с виною опустил взгляд в землю, поспевая за братом.

– То отец его, но сам Ваня славный малый и верный твой друг и слуга, – ответил Владимир.

– Бельские – не друзья нам, – отрезал Иоанн.

* * *

Иоанн глубоко выдохнул, слушая донесение Малюты. Пальцы владыки, унизанные перстнями, стучали о подлокотники трона. С тех пор как владыка вернулся в Новгородский кремль из похода, нрав его сделался жёстче, угрюм был владыка, нелюдим.

– Нет, – наконец царе дал волю свою.

Скуратов поджал губы да бросил скорый взгляд на молодого Басманова, что стоял позади трона. Фёдор несколько мгновений назад что-то нашёптывал владыке, и Малюта дал бы руку на отсечение – те речи и повлияли на отказ государя.

– Ведомо мне, владыка, Христом клянусь, – божился Григорий, – Бельский мотался к Филиппу на исповедь, притом ещё старик ходил митрополитом. И святой отец точно знал о подлом заговоре всё, знал и молчал, пёс.

Иоанн с тяжёлым сердцем слушал Малюту.

– Он изменник, – с поклоном молвил Скуратов.

Царь остановил речь опричника жестом.

– Добро служишь мне, Малюта, добро. На сём же Филипп – не твоя забота, – молвил владыка, вставая с трона и протягивая руку вперёд.

Малюта подчинился царской воле и в поклоне поцеловал перстень и отступил от трона. Иоанн бросил быстрый взгляд на Басманова, что стоял подле.

– Со мной, – коротко молвил владыка, позвав Фёдора жестом.

* * *

Басманов затворил царские покои и сам прислонился к двери, заведя руки себе за спину. Владыка же с гневливым рыком сел за стол.

– Подай, – повелел Иоанн, кивая на книгохранительницу да щёлкнув пальцами.

Фёдор медлил несколько мгновений, а терпение Иоанна иссякло.

– Оглох, Басманов?! – огрызнулся царь.

Фёдор резко отстранился от двери, спешно метнулся к книгохранительнице. Он отворил дверцы да принялся оглядывать полки. В царившем полумраке нельзя было ничего разобрать. Фёдор сглотнул, пытаясь всё же разгадать царское повеление. Стук пальцев Иоанна доносился до чуткого слуха Басманова, и опричник понимал – терпение царское на исходе. И вдруг на глаза попалась давненько виданная вещица. Мутное стекло будто бы нарочно сторонилось света.

«Была не была», – отчаянно подумал Басманов, ухватывая с полки вещицу, да обратился к владыке. Фёдор поставил подле Иоанна стеклянный пузырёк, в котором покоилась сама смерть. На устах царя занялась недобрая улыбка.

– И ведь додумался ж, – довольно протянул Иоанн, касаясь руки Фёдора.

Сперва Басманов вздохнул с облегчением.

– Для какого ж гостя дорого сие питьё? – вопрошал Фёдор, не спеша отдавать пузырёк.

– Для меня, утомился я заботами, – ответил Иоанн с улыбкой да подал руку.

Фёдор вскинул брови, замерев на мгновение. Затем же широко улыбнулся, и звонкий смех сорвался с его уст. С поклоном опричник исполнил повеление владыки своего.

– Как будет угодно тебе, свет очей моих, – с нежной улыбкой молвил Басманов.

– Не дождётесь, – ответил Иоанн и будто бы на вес проверял, сколь много яду покоится в холодном стекле.

* * *

Снега мели со страшной силой. Белый покров тяжёлых сугробов не давал пути резвой тройке. Ямщик как мог силился совладать с лошадьми, которые так и норовили воротиться обратно. Слабый огонь теплился в боярском тереме. В конюшне не было видно лошадей, как не было видно холопов и их детей, из трубы не шло дыма.

Княгиня стряхнула снег с шерстяного платка и, переступив порог, замерла. Запустение и тишина, царившие в доме, будто бы призывали к молчанию. Не было слышно ни скота, ни холопов. Однако тихий шаг развеял её мысли. Княгиня Старицкая обратила взор на коридор, откуда показался князь Иван Бельский. Он предложил ей сесть на скамью, но княгиня отказалась.

– Мой муж всё доложит царю, – молвила княгиня, обхватив себя руками.

В палатах стоял хлад, пробирающий её насквозь, но отчего-то Бельский будто бы не замечал мороза, даже когда его руки покраснели, а губы сделались бледны. Он поджал их.

– Значит, – молвил он, – так тому и быть. Но я не сбегу. Это мой дом, моя земля, и пущай эти супостаты отравляют её кровью и смертью. Я не уйду.

– Ты рехнулся? – спросила Евдокия, заглядывая в глаза князя.

Незримая и необратимая печать коснулась его чела.

– Я не узнаю тебя, – со страхом прошептала Евдокия.

– Так не мучь себя.