Майя, с трудом переставляя ноги, плелась вдоль улиц, залитых призрачным светом восходящей луны. Ее окликали редкие прохожие, но она, объятая невыносимым отчаянием, даже не замечала обращенных к ней слов.

Впрочем, этой ночью жителям верхнего города было не до заигрываний с одинокими девушками. Владельцы особняков и слуги думали только о неминуемом наступлении Сантиль-ке-Эркетлиса и о постыдном разгроме войска Леопардов на юге. Если Сантиль и его хельдрилы намерены захватить Беклу, то чем это грозит купцам и торговцам живым товаром? К этим опасениям примешивался суеверный страх, вызванный известиями о смерти Дераккона. Все подспудно ощущали, что Форнида, совершив одно предательское деяние, на этом не остановится, но боялись даже предполагать, чем именно все закончится.

Люди суматошно сновали по улицам, готовились к вторжению, стараясь защитить свое имущество и кров, поэтому на заплаканную девушку никто не обращал внимания – не одна она сегодня получила дурные вести.

Дорогу Майе внезапно преградил какой-то человек. Она попыталась обойти его, однако он раскинул руки в стороны, закрывая путь. Майя отступила на шаг и потупилась, надеясь, что он оставит ее в покое.

– Грядет тьма! Тьма накроет город! – завопил он.

Майя узнала вездесущего юродивого, которого все называли Еджерет (бекланцы полагали это имя непристойным), – бездомный бродяга в лохмотьях вечно слонялся по улицам нижнего города, изрекал безумные пророчества и сулил беды жителям, которые, хоть и насмехались над ним, относились к его словам с суеверным предубеждением. Он появлялся в местах скопления народа, на рынках и площадях, произносил бессвязные речи, предсказывал всевозможные несчастья и вещал о гневе богов, что неминуемо обрушится на Беклу. За неимением лучших развлечений его слушали и осыпали насмешками и издевками. «Тьма накроет город» было излюбленным присловьем Еджерета. Однажды Майя видела, как стражники грубо стащили юродивого с весов и пинками прогнали с Караванного рынка. Иногда он стоял у ворот нижнего города и грозил паломникам и путникам, призывая на их головы божью кару, пока караульные его не отгоняли. В верхний город его никогда не пускали, но сейчас Майя об этом даже не задумалась – ей просто хотелось пройти мимо.

– Грядет тьма! Тьма накроет город! – снова выкрикнул он. – Тьма поглотит зло, чревоугодников и прелюбодеев, лжецов и лихоимцев, стяжателей и убийц! – Лоскутная накидка, распростертая над головой, затрепетала, словно крыло огромной птицы. – А всех потаскух повесят вниз головой, и их облепят навозные мухи!

– Еджерет, дай пройти, – негромко сказала Майя. – Я тебя никогда не обижала. Мне домой надо.

– Майя? – сощурился он. – Майя реку переплыла!

– Да, да, – миролюбиво согласилась она. – Майя город спасла. Пропусти меня.

– Город спасла! Да, Майя город спасла, чтобы убийцы безнаказанно пировали, чтобы прелюбодеи похоть услаждали, чтобы чревоугодники брюхо набивали! Но тьма накроет город и…

Вокруг стали собираться люди – невольники и слуги, которые часто видели юродивого в нижнем городе.

– Ты что здесь делаешь? Кто тебя сюда пустил? – спросил ночной сторож, схватив Еджерета за руку.

– Она меня пустила! – выкрикнул юродивый. – Она! Велела призвать божью кару на ваши головы! Велела пойти во дворец Баронов! Я ничего не убоюсь…

– Кто? Вот эта девчонка?

Все уставились на Майю.

– Нет, нет, не она! Другая! Гроза Леопардов, зеленоглазая! Она меня пустила, чтобы всех покарать!

– Да что ты мелешь? Решил к шерне пристать?

– Тьма покроет город…

– Ну да, а бык покроет корову! А ты кого бастать собрался?

– Может, в этом все и дело, – заметил ночной сторож, почесывая в затылке. – У красоток из верхнего города странные вкусы. Давай, дружок, пошли к Павлиньим воротам. – Он потянул Еджерета за руку. – И не упирайся, а то…

Внезапно юродивый выхватил из-под лоскутной накидки длинный тонкий кинжал.

– Вот что она мне дала! – глупо ухмыльнулся Еджерет, размахивая клинком. – Вот что она мне дала! Сказала, возьми фолду, ступай во дворец Баронов, срази проклятых…

– Дай-ка его сюда, – велел ночной сторож. – Поранишься еще.

Во всеобщей суматохе Майя незаметно ускользнула и через десять минут подошла к воротам своего дома. «Ох, если б Рандронот меня убил! – уныло подумала Майя. – Так нет же, заставит стать благой владычицей, и что тогда?! Ах, лучше смерть! Прах мой развеют над Серрелиндой, Келси со старой Дриггой надо мной всплакнут, и все кончится…»

Тут она заметила, что ворота стоят нараспашку. В доме горели лампы. Майя прислушалась – голосов не слышно. Она заглянула во двор: расписной горшок на веранде разбит вдребезги, дверь выломана, повсюду щепки и обломки досок, у входа свалена груда тряпья…

Что случилось? Воры? Эвд-Экахлон узнал, что Рандронот скрывается в Майином доме и прислал солдат? Она осторожно пробралась через двор: никого не видать и не слыхать.

У веранды она остановилась и едва не вскрикнула: это не груда тряпья, а старый Джарвиль – невидящие глаза раскрыты, зубы оскалены, из груди торчит рукоять кинжала.

К чести Майи, первым делом она подумала об Огме, на миг замешкалась и напряженно вслушалась. В доме стояла мертвая тишина. Майя тихонько взошла на веранду, перешагнула через труп привратника и ступила в гостиную, где, как обычно по вечерам, горели светильники.

Она огляделась, не зная, окликнуть ли Огму, потом вспомнила, что у Джарвиля в сторожке у ворот была дубинка. Майя сбегала за ней, а потом прокралась в гостиную – и ужаснулась.

Шелковые драпировки сорвали со стен; столики перевернули и разломали; изящные безделушки растоптали; кувшин и два кубка смахнули на пол, где расползлась лужа вина; тут же валялось серебряное зеркало, отражая свет ламп; подушки ложа распороли и набивку раскидали по гостиной. Впрочем, ничего этого Майя не заметила – в дальнем конце гостиной неподвижно лежали солдаты Рандронота; липкая кровь глянцевой коркой застыла на плитках пола. Один из солдат успел выхватить из ножен короткий меч гельтской работы, который теперь лежал рядом с ним, а второй просто пытался убежать, но враг застиг его у самой двери в сад.

Едва не лишившись чувств, Майя выбежала в прихожую и обессиленно прислонилась к перилам лестницы. С верхнего этажа донеслись слабые стоны и прерывистое бормотание. Огма! Майя прислушалась и окликнула служанку.

Стоны затихли, но Майе никто не ответил.

– Огма, ты меня слышишь? – настойчиво повторила Майя.

– Ох, госпожа… – сдавленно пролепетала Огма.

– Спускайся в прихожую!

– Не могу… Меня покалечили, – дрожащим голосом проговорила служанка.

Майя бросилась наверх, в спальню, где горел светильник, и замерла на пороге. Посреди кровати, на окровавленных простынях лежал Рандронот – с перерезанным горлом. Обнаженный торс лапанского правителя покрывали глубокие колотые раны.