Пробираясь к часовне, монарх наблюдал, как атаковавшие рыцари схлестнулись с противником. Король жалел, что он сейчас не там, с ними: вид сражения потрясал. Он обратился к сэру Алану:

— Как только доставим королеву в крепость, присоединимся к ним.

Он указал на рыцарей, которые, словно коса самой смерти, прореживали ряды чудовищ.

— Милорд, — не согласился сэр Рикар, — нас ведь всего шестьдесят. Придворные рыцари продолжали скакать вдоль траншеи, а король не мог оторвать взгляда от сражавшихся:

— Их не намного больше, чем нас.

— Но ведь вы король! — запротестовал в свою очередь и сэр Алан.

И тогда монарх засомневался в правильности своего решения. Подобная неуверенность появлялась у него в начале каждого сражения. Как человека, посвятившего всю жизнь оттачиванию мастерства владения оружием, его неудержимо влекло туда, в гущу этой восхитительной битвы, разворачивающейся всего в трехстах шагах. Он хотел бы лично вести этих людей, чьи лошади как раз начали замедлять бег, в бой.

А еще, как человек, прислушивающийся к голосу разума, он знал: не королевское это дело — гоняться за ратными подвигами. Но Дезидерата ведь сказала ему… Да и бой так близко. Сейчас королева в нем не нуждалась: путь до ворот крепости был свободен и безопасен.

— Рыцари! — взревел он. — За мной!

Священник открыл потайную дверь и попятился от хлынувшей в проем волны боглинов, которые вихляющейся походкой, ничем не схожей с человеческой, устремились к ведущим наверх ступенькам. Не успел отец Генри их рассмотреть, как получил сильный удар в голову.

Человек потерял равновесие, краем глаза заметив нечто острое, похожее на шип. Сознание затуманилось, но он успел догадаться, что именно пробило ему голову. Попытался пошевелиться, но не смог. Вспыхнула резкая боль. Намного превосходившая ту, которая жгла его истерзанную спину.

Медленно, словно срубленное дерево, отец Генри рухнул на пол. Хотел помолиться, но не дали: на него давили со всех сторон, и священник закричал, пытаясь…

Пытаясь умереть до того, как его сожрут живьем.

Сэр Гэвин поднялся на рассвете и отправился в часовню прочитать молитву. Молился он долго, стоя на коленях в утреннем свете, не думая ни о чем, кроме боли в боку, и вспоминая собственную неудачу, которая была еще более болезненной.

Услышав крики солдат, призывающих всех рассаживаться по коням, он заставил себя подняться. Перекрестившись, он зашагал к выходу, где столкнулся с сэром Йоханнесом.

— Я тоже могу держаться в седле, — сказал ему Гэвин.

— Приказ касается лишь тех, кто здоров, — покачал головой маршал, — я и сам остаюсь, парень. Так что не рыпайся.

Но Гэвин не хотел ничего слушать. Чем дольше он был на ногах, тем лучше себя чувствовал.

— Но я смогу! — воскликнул он.

— Тогда поедешь завтра, — ответил Йоханнес. — Том уже набрал людей. Если хочешь быть полезным, надень доспехи и с важным видом походи здесь вокруг. За стенами тяжелый бой.

Йоханнес махнул рукой в сторону внутреннего двора крепости: сбившись в небольшие группки, монахини и крестьянки молча смотрели вниз, на равнину.

— В крепости осталось около сорока защитников, и девицам кажется, будто их бросили на произвол судьбы.

— Боже милостивый, — выдохнул Гэвин, — всего сорок человек?

— Капитану не терпится выиграть сегодняшний бой, — пояснил Йоханнес. — Тупой ублюдок. Нет, чтобы остаться в крепости, и пусть король занимается тем, для чего приехал. Но этому олуху приспичило корчить из себя героя.

Гэвин криво улыбнулся старому ветерану.

— Видать, семейное, — заметил он и отправился выполнять поручение маршала.

На поиски брони ушло приличное количество времени: в лазарете ее не оказалось, но зато она нашлась в чулане рядом со шкафом с лекарствами. Правда, никто не удосужился ее почистить.

Гэвину никак не удавалось облачиться в доспехи в одиночку. После многочисленных попыток он кое–как натянул гамбезон. Затем, растянувшись в полный рост на полу, сумел, словно морскую ракушку, защелкнуть нагрудник и наспинник. Но из–за боли в боку никак не мог застегнуть боковые пряжки.

— Если позволишь, я тебе помогу, — произнес чей–то голос.

Послушница. Та самая, внешность которой покорила его брата. Та самая, сила которой сумела его исцелить.

— Ты…

— Амиция, — ответила она и кивнула в сторону лучника, стоявшего в противоположном конце комнаты. На его лице застыли тоска и усталость. — Его приставили охранять меня, только какое ему в этом веселье? Я ведь пока не превратилась ни в боглина, ни в дракона. Так, перестань двигаться.

Ее руки оказались весьма умелыми. И сильными.

— Ты умеешь использовать силу, — тихо произнес Гэвин.

— Да, и я дам тебе немного, — ответила она. — Приближается нечто злое, я чувствую. Из земель Диких. Мы должны остановить это.

Ее голос был волшебным, пугающе чистым. И взволнованным.

Гэвин безоговорочно поверил словам послушницы и обратился к лучнику:

— Как тебя зовут?

— Сим, милорд, — угрюмо ответит тот, избегая встречаться с молодым рыцарем взглядом.

— Ты умеешь сражаться, Сим?

— Справлюсь с любым врагом, — ответил воин, — сражаться — единственное, что я умею, а вот чем приходится заниматься — охранять монашку капитана.

Гэвин почувствовал, как Амиция сжала пальцы у него на плече.

Сим исподлобья взглянул на них.

— Простите. Знаю, ты не его, и все такое. Просто я хотел бы сейчас оказаться со своими, от этого сражения так много зависит, а я еще никогда не участвовал в столь важной схватке. Старперы хвалятся, «какой значимой была та битва, какой суровой — эта». Но именно сейчас они в центре самой крупной мясорубки, и, раздери меня дьявол, я хочу присоединиться к ним! — Он отвернулся. — Хочу стать героем.

Гэвин рассмеялся и сам удивился, насколько искренне и непринужденно прозвучал его смех.

— Я тоже, — ответил он, хлопая Сима по плечу.

Доспехи оказались слишком тяжелыми, зато грудь и спина были надежно защищены. Амиция помогла Гэвину с латными рукавицами, после чего, не без помощи Сима, надела ему на голову бацинет. Молодой рыцарь почувствовал, как по волосам скользнула бармица. Ему захотелось сказать что–то игривое вроде: «У меня еще никогда не было столь привлекательного оруженосца», однако при мысли об оруженосце он запнулся.

Пока Сим расправлял ему бармицу на спине, послушница произнесла какое–то слово, всего одно, отчего в воздухе вспыхнуло бледно–желтое пламя и с хлопком, будто лопнул мыльный пузырь, исчезло.