Но способность терпеть, не замечать собственную боль связана и с умением не замечать чужую боль. Академик Александр Николаевич Яковлев, воевавший в морской пехоте, говорил: это система, при которой человека не жалко, но это и система, при которой и человеку себя не жалко. И командиры не считались с потерями, и сами бойцы шли на смерть даже тогда, когда можно было обойтись меньшей кровью.

30 июня 1942 года в «Волчьем логове» на обеде у Гитлера присутствовал только что получивший звание генерал-фельдмаршала Георг фон Кюхлер, главнокомандующий группой войск «Север». Он рассказал фюреру:

«Русские солдаты сражаются как звери, до последнего дыхания, и их приходится убивать одного за другим. Явлений, подобных тем, которые происходили во время Первой мировой войны, в 1916— 1917 годах, когда русские в окопах втыкали штыки в землю и уходили с позиций, нигде не наблюдается».

Ставка Верховного

«В первые дни войны, — вспоминал генерал Воронов, — Сталин был в подавленном состоянии, нервный и неуравновешенный. Когда ставил задачи, требовал выполнения их в невероятно короткие сроки, не считаясь с реальными возможностями».

Когда Сталин пришел в себя, он стал «проявлять излишнюю нервозность», нередко выводившую Генштаб и аппарат Наркомата обороны из рабочего состояния.

В первые дни войны Сталин раздраженно спросил начальника Генштаба Жукова, почему все решения принимаются с опозданием.

Тогда Жуков ответил верховному очень осторожно, а потом уже откровенно рассказывал, как шла работа:

— В девять часов утра я получаю сводку. По ней требуется сейчас же принять меры. Но я не могу этого сделать. Я докладываю наркому Тимошенко. Но и нарком не может принять решение. Мы обязаны доложить это Сталину, приехать в Кремль и дожидаться приема. В час или в два он принимает решение. Мы едем, оформляем и направляем приказания на места. Тем временем обстановка уже изменилась. Мы хотели удержать какой-то пункт, придвинуть к нему войска, но немцы за это время заняли его. Наоборот, мы хотели вывести войска из какого-то другого пункта. А немцы тем временем уже обошли его и отрезали. Между получением данных, требующих немедленного решения, и тем решением, которое мы принимаем, проходит семь-восемь часов. А за это время немецкие танки делают сорок—пятьдесят километров, и мы, получив новые сведения, принимаем новые решения и снова опаздываем...

У Сталина ночь и день давно поменялись местами, и все высшее чиновничество подлаживалось под него. Попытки вести нормальный образ жизни вызывали недоумение.

Нарком авиапромышленности Шахурин вспоминал, как однажды около двенадцати ночи в кабинете Сталина обсуждались какие-то вопросы, связанные с авиацией. Понадобилась справка по гражданской авиации. Ее возглавлял тогда Василий Сергеевич Молоков, известный летчик, Герой Советского Союза, генерал-майор авиации.

Сталин вызвал Поскребышева:

— Соедините меня с Молоковым!

Поскребышев ушел и долго не возвращался. Сталин нетерпеливо нажал копку:

— В чем дело?

Поскребывшев ответил, что Молокова в управлении гражданской авиации нет.

— Позвоните домой!

— Его и дома нет, — сказал Поскребышев. — Наверное, он в дороге.

Через некоторое время Сталин опять вызвал Поскребышева. Вождь уже серьезно рассердился:

— Вы что, заснули? Почему не соединили меня с Молоковым?

Поскребышев объяснил:

— Товарищ Сталин, я выяснил. Молоков приехал домой, но он принимает ванну и поэтому не может подойти к телефону.

Все присутствовавшие в кабинете Сталина онемели. Мысль о том, что в полночь кто-то уже может готовиться ко сну, когда вождь бодрствует, показалась чудовищной.

Изменить свой ритм жизни Сталин не захотел даже в военные годы.

Он по-прежнему вставал очень поздно. Однажды Василевский и Жуков, приехав к нему на дачу к двум часам дня, были приглашены на завтрак. Сталин пояснил:

— Я еще не успел позавтракать.

В Кремле он появлялся только к вечеру, обычно после шести вечера, и работал до двух-трех часов ночи. После этого с членами политбюро уезжал к себе на дачу — ужинать.

«Соответственно складывался и рабочий день всех остальных военных и гражданских руководителей, — вспоминал маршал авиации Новиков. — Пока Сталин находился в Кремле, нечего было и думать об отдыхе: в любую минуту можно было ожидать вызова к Верховному или телефонного звонка от него».

Вооруженные силы опирались не на четкую организацию, а на личные указания Сталина. А он не имел даже советников, которые докладывали бы ему особо срочные письма, писал адмирал Кузнецов. Он жаловался на то, что его письменные обращения к вождю оставались без внимания, какими бы срочными они ни были. И только когда он сам оказывался в сталинском кабинете, мог попросить решить, наконец, «залежавшиеся» вопросы.

Кузнецов вспоминал, что когда он командовал Тихоокеанским флотом, то считал, что где-то в генштабовских сейфах лежат все необходимые планы и разработки на случай войны. Оказавшись в Москве, он понял, что никаких продуманных планов нет. Есть только «указания товарища Сталина». Но если они сформулированы, то руководствоваться ими невозможно.

На некоторые вопросы нарком военно-морского флота не мог получить ответа и от Сталина. А когда проявлял настойчивость, ловил на себе косые взгляды окружения: зачем лезешь в сферы, тебе недоступные? А официально получал один и тот же ответ:

— Когда будет нужно, узнаете.

«Перед Отечественной войной и особенно после войны, — писал Жуков, — Сталину приписывали особо выдающуюся роль в создании вооруженных сил, в разработке основ советской военной науки, основных положений оперативного искусства...

Все это наворотили в угоду Сталину, чему способствовал он сам, распространявший версию о том, что якобы Ленин не знал военного дела и требовал от молодых работников ЦК досконального изучения основ военной науки, и в первую очередь требовал этого от него, Сталина...

До Сталинградской битвы Сталин практически слабо разбирался в вопросах военной стратегии и еще хуже в оперативном искусстве. Слабо разбирался и в организации современных фронтовых и еще хуже армейских операций.

В начале войны он пытался проявить свое личное оперативно-стратегическое искусство, основанное на его опыте времен Гражданской войны, но из этого ничего хорошего не получилось...

Не разбираясь глубоко в сложности, методах и способах подготовки современных фронтовых операций, Сталин зачастую требовал явно невыполнимых сроков подготовки и проведения операций. И они по его категорическим требованиям нередко начинались слабо подготовленными и недостаточно обеспеченными. Такие операции не только не достигали цели, но влекли за собой большие потери в людях и материальных средствах.

Ведя борьбу с врагом в 1941 — 1942 годах за выигрыш времени, Верховному Главнокомандующему необходимо было с особой бережливостью относиться к сохранению людских ресурсов с тем, чтобы в нужный момент, оснастив их