Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А гетто далеко? — с тревогой спросила Фьора, не уверенная в своих силах.
— Почти так же далеко, как и мой дом, но у нас есть способ пройти коротким путем.
Крепко держась за Стефано, Фьора потихоньку дошла до Тибра, протекающего за мавзолеем. Зевс взял в пасть фонарь и освещал дорогу, что позволяло им не натыкаться на кусты и камни. Держа нос по ветру, Гера замыкала группу. Так они добрели до берега, на котором лежали две или три лодки. Инфессура спустил одну из них на воду, усадил в нее Фьору, у ног которой расположились собаки.
— А ты знаешь, чья это лодка? — спросила Фьора с беспокойством.
— Да. Не волнуйся! Никогда Стефано Инфессура не сделает ничего плохого ни одному из своих собратьев. Я верну ее, как только ты будешь в безопасности. К тому же Пьетро поранился два дня тому назад, и пока она ему не нужна.
Пошарив в кошельке Хуаны, Фьора вынула одну из трех оставшихся монет и протянула ее своему проводнику:
— Тогда дай ему вот это. Если он сейчас не работает, то это золото ему пригодится.
Даже в тусклом свете фонаря Фьора увидела, как блеснули его зубы, когда он тихо рассмеялся:
— Я предчувствовал, что придется тебе помочь. Отныне я твой друг! — произнес Инфессура.
Лодка легко скользила по темной глади реки. Так они проплыли большую излучину, в глубине которой находился Ватикан с его башнями, стражей и шпионами, но маленькая лодка, ведомая опытной рукой Инфессуры, не производила ни малейшего шума, за исключением легкого всплеска, не вызывающего подозрений.
От ночного холода Фьора продрогла до мозга костей, а ее рана, к которой она все время прижимала руку, отдавала болью в шею. Но она не чувствовала себя подавленной и даже развеселилась при мысли, что, прибыв во дворец Борджиа с насморком, вновь могла его подхватить, сбежав из него.
Инфессура остановил лодку напротив острова Тиберина и помог своей пассажирке выйти из нее.
— Ты, наверное, здорово устала? — спросил он, заметив, что она стала сильнее опираться на его руку. — Но ничего, потерпи еще немного. Мы почти у цели. Вот и дворец Ченчи, — добавил он, указывая на черную тень какого-то сурового сооружения, похожего на крепость. — Дом раввина Натана находится напротив, около синагоги. Анна — это его дочь.
На улице, по которой они шли с большой осторожностью, из-за отбросов сильно воняло гнилью. Вдоль нее тянулись какие-то жалкие дома, построенные из мелкого кирпича и самана. В конце маленькой площади Инфессура остановился перед довольно большим зданием, более добротным, чем другие. Он был построен из хорошего камня, второй этаж выступал над первым, а над ним находился круглый свод, ведущий в задний дворик. В двери имелась небольшая ниша, прикрытая бронзовой решеткой.
Когда она открывалась, то можно было увидеть библейское изречение, написанное старинной вязью на кусочке пожелтевшего пергамента. Оно указывало на то, что в этом доме живет важная персона еврейского сообщества.
Стефано постучал условным знаком. Немного погодя дверь открыла молодая женщина со свечой в руке, одетая в платье из Желтого шелка, с широкими рукавами, ее черные волосы были заплетены в несколько кос. На голове была надета тиара, отделанная золотом, с которой ниспадала вуаль.
— Это я, Анна, — сказал Инфессура. — Я привел к тебе эту бедняжку. Она вся продрогла и была ранена людьми Санта-Кроче после того, как сбежала из дворца Борджиа.
Анна подняла свечу, чтобы лучше осветить лицо пришедшей.
— Входите, конечно, но вам придется подождать немного, потому что ко мне пришли. Сядьте, пожалуйста, вон там.
Она отступила, чтобы дать им войти. Они очутились в небольшом помещении с бедной мебелью: стол, три табурета, сундук и скамейки, расставленные вдоль стен. Еврейка указала на одну из этих скамеек, стоящих дальше всех от входа. В глубине зала занавеска с крупным цветным узором прикрывала несколько ступеней, ведущих вниз, в следующий зал. Вдруг занавеска поднялась, и из-за нее вышла тоненькая женщина маленького роста, элегантно одетая в платье из коричневого бархата и белого шелка.
— Что ты здесь делаешь? — недовольно спросила Анна. — Я же сказала тебе подождать. Ты слишком любопытна!
Но женщина не слышала ее. Протянув вперед руки, она бросилась к Фьоре с радостным криком:
— Хозяйка! Моя дорогая хозяйка!
Фьора, чудом державшаяся на ногах, в основном благодаря Стефано, подняла глаза и подумала, что перед ней мираж. А что же еще она могла подумать, если перед ней стояла ее бывшая рабыня Хатун и радостно обнимала ее? Ноги Фьоры подкосились.
— Она опять потеряла сознание, — сказал Стефано. — Ею надо заняться немедленно!
Глава 5. ТРИ ЖЕНЩИНЫ
Да, это была Хатун. Фьора убедилась в этом, придя в себя через пару минут. Инфессуре пришлось дать ей новую дозу своего чудесного средства, да еще, видимо, несколько пощечин, ибо щеки у нее горели. Она только теперь поверила в то, что видит лицо юной татарки с кошачьими глазами. Она тут же обняла ее за шею, расцеловала в обе щеки.
— Что ты делаешь здесь? Я думала, что не увижу тебя больше…
— Я тоже, моя хозяйка.
— Я уже давно не твоя хозяйка, — возразила Фьора.
— Ты всегда останешься ею для меня, даже если я должна подчиняться кому-нибудь другому. Разве можно забыть те счастливые дни, что мы прожили во Флоренции?
— Вы будете целоваться позже, — сказал кто-то строгим голосом. — А мне хотелось бы продолжить осмотр.
Только тут Фьора заметила, что лежит на столе, голова ее покоится на подушке и что Анна потихоньку отталкивает Хатун.
Анна сняла пропитанный кровью тампон, наложенный Стефано, отбросила его, повернулась, чтобы что-то взять, затем высоко засучила широкие рукава своего платья, обнажив тонкие руки. В одной руке она держала что-то вроде золотой иглы со скругленным концом.
— Держите ее за руки, — приказала она. — Мне надо прозондировать рану, и поэтому ей нельзя шевелиться.
— Я не пошевельнусь, — твердо ответила раненая, что вызвало кроткую улыбку на полных губах еврейки.
— Такие обещания редко выполняются. Я предпочитаю, чтобы тебя все-таки держали. Тебе будет больно, но, если ты пошевельнешься, боль будет еще острее.
Хатун и Стефано послушно прижали руки Фьоры к столу.
Она же следила за своей целительницей, которая склонила над ней узкое смуглое лицо. Слегка полноватый рот ничуть не портил красоту Анны, у которой были такие красивые черные глаза, каких Фьоре никогда не приходилось
