и коллегиальной. У меня до сих пор хранится фотография, на которой мы впятером смотрим на часы президента Мубарака, чтобы убедиться, что солнце официально село, поскольку это был мусульманский месяц Рамадан, и мы должны были подтвердить, что предписанный религией пост был отменен, прежде чем рассадить всех на ужин.

В мягком свете старой семейной столовой каждый из нас по очереди рассказывал о своем видении будущего. Мы говорили о таких предшественниках, как Бегин и Садат, Рабин и король Иордании Хусейн, у которых хватило смелости и мудрости преодолеть старые разногласия. Мы говорили об издержках бесконечного конфликта, об отцах, которые не вернулись домой, о матерях, похоронивших своих детей.

Для стороннего наблюдателя это могло показаться обнадеживающим моментом, началом чего-то нового.

И все же позже в тот вечер, когда ужин закончился и лидеры вернулись в свои отели, а я сидел в зале заседаний, просматривая свои отчеты на следующий день, я не мог избавиться от смутного чувства тревоги. Речи, светские беседы, легкая фамильярность — все это казалось слишком удобным, почти ритуальным, спектаклем, в котором каждый из четырех лидеров, вероятно, участвовал уже десятки раз, призванным умиротворить последнего президента США, который думал, что все может измениться. Я представил, как после этого они пожимают друг другу руки, как актеры снимают костюмы и грим за кулисами, а затем возвращаются в мир, который они знали — мир, в котором Нетаньяху мог обвинять в отсутствии мира слабость Аббаса, делая все возможное, чтобы сохранить его слабость, Аббас мог публично обвинять Израиль в военных преступлениях и при этом спокойно заключать деловые контракты с израильтянами, а арабские лидеры могли сокрушаться о несправедливости, которой подвергаются палестинцы в условиях оккупации, в то время как их собственные силы внутренней безопасности безжалостно выискивали несогласных и недовольных, которые могли угрожать их хватке власти. И я подумал обо всех детях, будь то в Газе, в израильских поселениях или на улицах Каира и Аммана, которые будут продолжать расти, зная в основном насилие, принуждение, страх и взращивание ненависти, потому что в глубине души никто из лидеров, с которыми я встречался, не верил, что возможно что-то другое.

Мир без иллюзий — так бы они его назвали.

В итоге израильтяне и палестинцы встретятся на прямых мирных переговорах лишь дважды — один раз в Вашингтоне, на следующий день после нашего ужина в Белом доме, а затем еще раз, двенадцать дней спустя, в ходе двухсторонней беседы, когда Мубарак принимал участников переговоров в египетском курортном городе Шарм-эль-Шейх, а затем группа переехала в резиденцию Нетаньяху в Иерусалиме. Хиллари и Митчелл сообщили, что дискуссии были предметными, Соединенные Штаты предлагали обеим сторонам стимулы, включая увеличение пакетов помощи, и даже рассматривали возможность досрочного освобождения Джонатана Полларда, американца, осужденного за шпионаж в пользу Израиля, который стал героем для многих израильтян правого толка.

Но все было безрезультатно. Израильтяне отказались продлить замораживание строительства поселений. Палестинцы вышли из переговоров. К декабрю 2010 года Аббас угрожал обратиться в ООН, требуя признания палестинского государства, и в Международный уголовный суд, требуя преследования Израиля за предполагаемые военные преступления в Газе. Нетаньяху угрожал усложнить жизнь Палестинской автономии. Джордж Митчелл пытался оценить ситуацию в перспективе, напомнив мне, что во время переговоров о прекращении конфликта в Северной Ирландии "у нас было семьсот плохих дней и один хороший". Тем не менее, было ощущение, что, по крайней мере, в ближайшей перспективе окно для заключения мирного соглашения закрылось.

В последующие месяцы я часто вспоминал ужин с Аббасом и Нетаньяху, Мубараком и королем Абдаллой, их пантомиму, отсутствие решимости. Настаивать на том, что старый порядок на Ближнем Востоке сохранится на неопределенный срок, верить, что дети отчаяния не восстанут в какой-то момент против тех, кто его поддерживает, — это, как оказалось, было величайшей иллюзией из всех.

-

В Белом Доме мы часто обсуждали долгосрочные проблемы, стоящие перед Северной Африкой и Ближним Востоком. Поскольку нефтяные государства не смогли диверсифицировать свою экономику, мы спрашивали себя, что произойдет, когда их нефтяные доходы иссякнут. Мы сокрушались по поводу ограничений, налагаемых на женщин и девочек, которые мешают им ходить в школу, работать или, в некоторых случаях, даже водить автомобиль. Мы отметили замедление роста и его непропорциональное воздействие на молодое поколение в арабоязычных странах: Люди в возрасте до тридцати лет составляют около 60 процентов населения и страдают от безработицы, вдвое превышающей уровень безработицы в остальном мире.

Больше всего нас беспокоил автократический, репрессивный характер почти всех арабских правительств — не только отсутствие подлинной демократии, но и тот факт, что власть имущие казались совершенно неподотчетными народу, которым они управляли. Несмотря на то, что условия в разных странах были разными, большинство этих лидеров сохраняли свою власть по старой формуле: ограничение политического участия и самовыражения, повсеместное запугивание и слежка со стороны полиции или служб внутренней безопасности, неработающие судебные системы и недостаточная защита процессуальных прав, сфальсифицированные (или несуществующие) выборы, укоренившиеся военные, жесткая цензура прессы и безудержная коррупция. Многие из этих режимов существовали на протяжении десятилетий, поддерживаемые националистическими призывами, общими религиозными убеждениями, племенными узами, семейными связями и сетью патронажа. Вполне возможно, что подавление инакомыслия в сочетании с обычной инерцией будет достаточно для того, чтобы они продержались какое-то время. Но хотя наши спецслужбы в основном сосредотачивались на отслеживании действий террористических сетей, а наши дипломаты не всегда были внимательны к тому, что происходит на "арабской улице", мы могли видеть признаки растущего недовольства среди простых арабов — что, учитывая отсутствие законных каналов для выражения такого недовольства, могло предвещать беду. Или, как я сказал Денису после моего первого визита в регион в качестве президента: "Где-то, когда-то, что-то должно взорваться".

Что делать с этими знаниями? Вот в чем была загвоздка. На протяжении как минимум полувека политика США на Ближнем Востоке была сосредоточена на поддержании стабильности, предотвращении сбоев в поставках нефти и удержании враждебных держав (сначала Советов, затем Ирана) от расширения своего влияния. После 11 сентября на первый план вышла борьба с терроризмом. Преследуя каждую из этих целей, мы сделали автократов своими союзниками. В конце концов, они были предсказуемы и стремились держать ситуацию под контролем. Они разместили у себя наши военные базы и сотрудничали с нами в борьбе с терроризмом. И, конечно, они вели большой бизнес с американскими компаниями. Большая часть нашего аппарата национальной безопасности в регионе зависела от их сотрудничества и во многих случаях была основательно переплетена с ними. Время от времени из Пентагона или