После публичного чтения этого вероисповедания все епископы воскликнули: «Такова вера отцов; такова вера апостолов; с этим мы все согласны; так мы все думаем».

Символ веры был торжественно утвержден на шестом заседании (25 октября) в присутствии императора и императрицы. Император поблагодарил Христа за восстановление единства веры и угрожал тяжким наказанием всякому, кто будет возбуждать новые споры. В ответ на это собор воскликнул: «Ты — священник и царь, победитель на войне и учитель веры!»

На последующих заседаниях собор рассмотрел апелляцию Ивы, епископа Эдесского, смещенного «разбойничьим синодом» и теперь восстановленного, отдельные дисциплинарные случаи, отдельные личные случаи, а также выпустил двадцать восемь канонов, которые не относятся к рассматриваемой здесь теме[1635].

Император, выпустив несколько эдиктов, придал решениям собора силу закона, велел изгнать из империи всех евтихиан и сжечь их произведения[1636]. Папа Лев подтвердил вероучительное решение собора, но протестовал против двадцать восьмого канона, ставившего Константинопольского патриарха в равное с ним положение. Несмотря на эти ратификации и ликование, мир в церкви был лишь кажущимся, и еще долго монофизитские волнения тревожили ее[1637].

Но прежде чем перейти к ним, мы должны более подробно разъяснить халкидонскую христологию, ставшую ортодоксальным учением всего христианского мира.

Первый никейский собор принял решение о вечном предсуществовании божественной природы Христа. Символ Четвертого вселенского собора касается воплощенного Логоса, Который ходил по земле и ныне сидит по правую руку Отца. Этот символ направлен против заблуждений, которые не оговорены Никейским символом веры (ибо тот противостоял арианству), но которые ставили божественную природу Христа в ложные отношения с человеческой. По сути, он венчает христологию древней церкви, ибо определений, которые были добавлены в ходе дальнейших монофизитских и монофелитских споров, немного и они сравнительно несущественны.

То же самое учение с его основными особенностями и почти в тех же словах (хотя и с менее определенным указанием на несторианство и евтихианство) было принято во второй части псевдо–Афанасьевского символа веры[1638] и в XVI веке перешло во все вероисповедания протестантских церквей[1639]. Как и никейское учение о Троице, оно является общим наследством Греческой, Латинской и евангельских христианских церквей, только протестантизм здесь, как и везде, сохраняет за собой право поиска новых глубин в неисчерпаемой сокровищнице тайны живого Христа, явленной в евангелиях и произведениях апостолов[1640].