я тоже так думал, — наконец сказал он. — Я подозревал всех, но не его, поэтому до самого конца давал ему шанс. В итоге, если уж зрить в корень, он уже не такой, как я.

— …

— Я по-прежнему и Хуа Биньань, и Ши Минцзин, — тихо проронил Ши Мэй и, закрыв глаза, тяжело вздохнул. — А он? Он помнит лишь, что он Ши Минцзин и давно забыл, кто такой Хуа Биньань.

Пламя потрескивало, рассыпая оранжевые искры.

В конце концов, Му Яньли покачала головой:

— Мне не под силу справиться со вторым заданием. Ради нас он лишился зрения, а теперь мы не можем его простить, Чу Ваньнин тоже его не примет… Ему некуда идти, он ничего не может сделать, так почему ты так спешишь его уничтожить? Только потому, что он предал тебя? Только потому, что в итоге он выбрал путь, не похожий на твой?

Ши Мэй очень долго молчал, прежде чем с легкой улыбкой спросил:

— До сих пор ты была тверда и без колебаний убивала людей, так почему твое сердце вдруг стало таким мягким?

Му Яньли резко вскинула голову. В ее холодных глазах на мгновение промелькнула сильнейшая душевная боль:

— Потому что он тоже мой младший брат, также как и ты.

Из-за сильных эмоций ее лицо, которое в обычной жизни напоминало ледяную маску, наконец, оттаяло. Она больше не была похожа на ледяную скульптуру.

— А-Наянь, будь то прошлая жизнь или эта, неважно как ты выглядишь и во что превратился, у меня рука не поднимется нанести тебе смертельный удар. Я не смогу это сделать.

Языки пламени взметнулись над жаровней с углем, трепеща и переплетаясь, словно танцующие на ветру полотна алого шелка.

Ши Мэй вздохнул:

— Ладно, забудь, это твое личное дело, хочешь ты это делать или не хочешь, решать тебе. Но от первого задания зависит успех или поражение нашего дела, поэтому, прошу, старшая сестрица Му, сделай все надлежащим образом.

Когда Му Яньли закрыла глаза, зазвенел вечерний колокол. Полный торжественности звон спустился с вершины Цитадели, и отразившись эхом от величественных башен, растекся по окрестностям. Этот старый колокол существовал уже тысячи лет, с самого момента основания Цитадели, но его мощный и чистый звук по-прежнему потрясал воображение. Под этот разливающийся по земле звон колокола Му Яньли медленно произнесла:

— Я все поняла… Не беспокойся.

На вторую ночь после этого разговора в храме Цитадели Тяньинь в Верхнем Царстве, в Усадьбе Битань произошла серия загадочных убийств. Не успели это дело должным образом расследовать, как во Дворце Хохуан, Храме Убэй, Гуюэе, а также других менее крупных духовных школах произошли подобные преступления.

Когда столь ужасные убийства приобрели массовый характер, люди быстро обнаружили между ними связь и нашли суть проблемы.

Марионетки Вэйци Чжэньлун.

Везде были замешаны камни Вэйци Чжэньлун.

От них не было спасения ни на улицах городов, ни в сельских поселениях, ни за воротами духовных школ.

С каждым днем утративших разум марионеток становилось все больше. Теперь повсюду они творили всякие бесчинства, убивая людей и предавая огню их жилища. В это неспокойное время все духовные школы были слишком заняты обеспечением собственной безопасности, так что мало у кого из них оставались силы и ресурсы, чтобы позаботиться о простом народе.

День за днем кровь лилась рекой, а некогда процветающие поселения превращались в города-призраки. Эта напасть стала для мира еще более страшным бедствием, чем оба Небесных Раскола.

Большинство людей не могли понять, кто зачинщик и как прекратить эту кровавую резню, однако многие из мира совершенствования полагали, что это бедствие спланировано Чу Ваньнином и Мо Жанем, текущее местонахождение которых до сих пор не было известно. Впрочем, были и те, кто сомневался в этом, например, группа беженцев, которые, укрывшись в заброшенном храме, обсуждали этот вопрос:

— Когда говорят, что все эти напасти дело рук Мо Жаня, то это звучит довольно логично. Но зачем Чу Ваньнину помогать ему?

— Кто знает, может, для того, чтобы получить свой кусок пирога[280.3]?

Кто-то другой тут же возразил:

— Я не думаю, что все так просто, и дело тут явно не только в получении выгоды. Вы же все видели, что произошло в тот день, когда он выкрал преступника прямо с Помоста Наказания. Если этих двоих связывают лишь обычные отношения учителя и ученика, то почему их встреча была такой эмоциональной? На мой взгляд, связь Чу Ваньнина и Мо Жаня совершенно ненормальна.

— Хм… что ты имеешь в виду?

— Мужеложцы они, этот учитель и ученик — грешники и прелюбодеи.

Когда между губами и зубами говорившего просочились эти грязные слова, на лицах сидящих вокруг людей отразились шок, растерянность и отвращение.

— Нет, не может же такого быть? Это же уважаемый Бессмертный Бэйдоу… — пробормотал кто-то.

— А вы не забыли, что после того, как, латая Небесный Раскол, Чу Ваньнин случайно погиб, Мо Жань, рискуя жизнью, отправился в Ад чтобы спасти его. Пусть чувства учителя и ученика глубоки, однако когда на кону стоит собственная жизнь и на девять шансов умереть лишь один ― остаться в живых, кто-то по своей воле пошел бы на такое?

Его собеседник предпочел промолчать.

Прогоревший стручок в костре с громким сухим треском рассыпался фейерверком искр.

— А на горе Цзяо, вы тоже это слышали? Перед тем как Ши Минцзина похитили, он успел сказать кое-что.

— Что?

— Точно уже и не припомню. Положение тогда было критическим, и людям было не до того, чтобы основательно разбираться в его речи, но впоследствии, все тщательно обдумав, многие почувствовали, что была там между строк какая-то двусмысленность.

Кто-то, нахмурившись, возразил:

— Но ведь говорят, что Ши Минцзин — это Хуа Биньань, думаешь, можно верить его словам?

— Это чушь, сплошной вымысел!

Люди испуганно вздрогнули от этого яростного крика. Обернувшись, они увидели стоящего позади мужчину с округлившимися от гнева глазами:

— Как вы можете принимать на веру эти слова?! Очевидно же, что Мо Жань просто оклеветал Ши Минцзина!

— Дорогой друг Ли, почему ты так завелся?

— Почему я так завелся? — взвился мужчина. — Именно Ши Минцзин спас мою жизнь!

— Ах…

— Я был на горе Цзяо в то время, когда Хуа Биньань отравил нас так называемым буравящим сердце сердечным червем. Если бы Ши Минцзин не вылечил меня с помощью исцеляющей техники Тун, я был