Он схватил меня за шиворот, засунул под мышку, будто мешок с ватой, и я почувствовал, как мы мчимся куда-то с невероятной скоростью. Мограбин бросил меня у подножия скалы и окунул в тот же самый источник, в котором он купал тебя.

Я ничего не весил, пока был у него в руках, но, когда падал, словно налился свинцом, а упав, почувствовал, что тело мое разбито.

Колдун подобрал меня, почти бездыханного, уложил на траву и, как обычно, зажег какие-то курения, потом перенес сюда, в свой дворец.

Не стану задерживаться на отвратительных картинах, на том, как целую неделю Мограбин усердно выхаживал меня и старался вернуть к жизни, которую чуть не отнял в приступе ярости.

Колдун ложился рядом со мною на циновку, не спускал с меня глаз, предупреждал каждое мое желание. Я знаю, он мог в одно мгновенье избавить меня от страданий, которые причинял намеренно, но он продлевал их, чтобы делать вид, будто ухаживает за мною и облегчает мою боль, дабы я, обманутый его якобы трогательными заботами, поверил в то, что он любит меня.

Тут уже много рассказывалось о хитростях этого злодея. Мне нечего к этому добавить. Ему удалось даже внушить мне, будто в жестоком обращении со мною виноват не только он. Мучитель твердил, что я не видел бы от него ничего, кроме добра, если бы мой отец, сговорившись с предсказателем, не навредил моему телу, вызвав тем самым необходимость его очищения и обновления.

«Сын брадобрея, которого я посадил на трон, — говорил Мограбин, — был настолько неблагодарен, настолько бесчеловечен и безрассуден, что осмелился действовать в ущерб мне, своему благодетелю! Он хотел отнять у меня того, кого я приобрел с таким трудом! Ведь в твоих, Йамаль-эд-Дин, жилах течет кровь царевны Катая, ты не потомок жалкого ремесленника. Благодаря звездам, ты — мой сын, и те, кто хотел остановить тебя на пути к гораздо более высокому, нежели их, положению, ответят мне за это».

Таким образом он хотел заглушить в моей душе любовь к родителям, пока не представится случай вырвать с корнем всё, что я получил от них, и полностью подчинить меня своей воле.

Я наконец поправился, и он провел меня по своим владениям и показал те же чудеса, что и вам, а потом дал насладиться так называемыми правами «сына дома».

Когда Мограбин счел, что я привык к нему, он вложил в мои руки те же книги, что и вам. Я жадно поглощал их одну за другой, мне казалось, что мой наставник будет доволен, если я овладею всеми секретами.

Однако тринадцатая книга оказалась непостижимой, я не стал вникать в ее содержание, за что был наказан вернувшимся хозяином: он с такой силой ударил меня по щеке, что я полетел на землю.

«Строптивый бездельник, — кричал он, — достойный внук брадобрея!»

Так колдун испытывал мое терпение и добивался моей покорности.

Смущенный и отчаявшийся до глубины души, я поднялся на ноги. К Мограбину вернулось его обычное хладнокровие, он отвел меня в библиотеку и сунул в руки непонятную книгу, смысл которой я должен был постичь.

«Я не в силах справиться со своими чувствами, — сказал чародей, — когда тот, кого я должен подготовить, не исполняет своего долга по отношению к самому себе и ко мне. Я вынужден оставить тебя на месяц, за это время ты должен изучить одну-единственную книгу. Будешь прилежен — сможешь надеяться, нет — пеняй на себя».

«О чудовище, грубое и несправедливое чудовище! — воскликнул я, когда поверил, что Мограбин уже далеко. — Ты не найдешь меня здесь, когда вернешься! Или все твои книги врут!

Мне нужно всего лишь написать три буквы и произнести три слова, чтобы перенестись туда, куда захочу. Я сумею вырваться отсюда и добраться до царства моего отца».

Приняв это решение, я пошел в конюшню, выбрал самую красивую лошадь, очертил вокруг нее круг, а внутри круга написал врезавшиеся в мою память буквы, потом сел в седло и произнес три волшебных слова. Мне показалось, что я мгновенно вырвался за пределы роковых владений, очутился на дороге и помчался по ней с огромной скоростью.

Темнело, но я заметил вдали какой-то дом и прибавил ходу, чтобы попроситься на ночлег. Подъехав поближе, я обнаружил, что это не дом, а развалившаяся лачуга, но рядом с ней бил маленький источник, а за изгородью, которая сохранилась почти в целости, росла трава, и там могла спокойно попастись моя лошадь.

Я устроился в небольшой нише под стеной и забылся глубоким сном.

Каково же было мое удивление, когда, открыв глаза, я увидел, что нахожусь в помещении с низкими сводами и без единой двери! Свет проникал в него через узкое оконце с тройной решеткой: с одного взгляда на нее я понял, сколь толстые стены меня окружают.

Я не нашел ни одного знакомого предмета, кроме большого камня, покрытого мхом, на который положил голову перед тем, как заснуть, и моей лошади. Я высмотрел ее сквозь решетки: она спокойно щипала траву за изгородью, там, где я оставил ее.

Сначала я залился слезами, потом, ощутив голод и жажду, впал в отчаяние и решил: чем медленно и мучительно умирать тут, лучше вернуться к колдуну и погибнуть от его рук.

Я очертил вокруг себя круг, написал буквы, произнес заклинание и попросил вернуть меня в этот дворец.

Не успел я и глазом моргнуть, как оказался верхом на лошади в конюшне, из которой бежал. Соскочив на землю, я начал стирать ногой начерченный накануне круг, как вдруг передо мною возник Мограбин. От страха я застыл, словно громом пораженный.

«Не уничтожай творенье своих рук, — с издевкой произнес колдун, — оно хорошо послужило тебе, ты столько повидал… На самом деле ты не сделал и шага за пределы этого круга, достойный внук жалкого брадобрея из Шираза. Тебе самое место в заведении твоего деда, но я отомщу тебе иначе: мне нужно принести жертву тому, кого я оскорбил, когда остановил свой выбор на этаком ничтожестве!»

С этими словами Мограбин схватил меня за волосы, намотал их в пять-шесть оборотов на свое запястье и оторвал меня от земли. У меня не было сил даже на то, чтобы закричать.

Ты знаешь, царевич, чем закончилась моя история, и я не имею представления о том, сколько времени провел в мучениях под чарами самого жуткого на свете колдовства.