class="p1">– Открой глаза, брат. Я хочу, чтобы ты заговорил – один раз, прежде чем я убью тебя.

Ответа Гваэя не последовало – ни движения, ни шепота, ни даже булькающей отрыжки.

– Ну хорошо, – грубо сказал Хасьярл, – тогда умри с чопорно сжатым ртом. – И опустил кинжал.

Кинжал резко остановился в волоске от скулы Гваэя, и мускулы направляющей его руки Хасьярла пронзила острая парализующая боль от полученного толчка.

Теперь Гваэй открыл глаза. Зрелище это было не из приятных, поскольку в глазницах не было ничего, кроме зеленого гноя.

Хасьярл немедленно закрыл свои глаза, но продолжал подглядывать сквозь отверстия в веках.

Потом он услышал над ухом голос Гваэя, похожий на звон комара:

– Ты кое-что упустил из виду, дорогой братец. Ты выбрал не то оружие. После сожжения нашего отца ты поклялся мне, что моя жизнь будет для тебя священной – если ты не раздавишь меня насмерть. «Пока я не выдавлю ее из тебя», – сказал ты. Боги слышат только наши слова, брат, а не наши намерения. Если бы ты подошел ко мне, таща с собой каменную глыбу, как потешный гном, каким ты и являешься в действительности, ты мог бы добиться своей цели.

– Тогда я раздавлю тебя! – отпарировал разъяренный Хасьярл, ближе придвигая лицо и почти крича. – Да! И я буду сидеть рядом и слушать, как трещат твои кости – те, которые у тебя остались! Ты такой же болван, как и я, Гваэй, потому что ты тоже после похорон нашего отца пообещал не убивать меня. Да! И ты еще больший болван, чем я, потому что ты только что выболтал мне свой маленький секрет – то, как я могу убить тебя.

– Я поклялся не убивать тебя заклинаниями, или сталью, или ядом, или своей рукой, – ответил звонкий комариный голос Гваэя – В отличие от тебя я абсолютно ничего не сказал о раздавливании.

Хасьярл почувствовал странное покалывание во всем теле, а его ноздри наполнились едким запахом, похожим на запах озона, смешавшимся со смрадом разложения.

Внезапно ладони Гваэя высунулись из-под роскошного покрывала. Плоть сползала с костей пальцев, которые торчали вертикально вверх в призывном жесте.

Хасьярл чуть было не отскочил назад, но сдержался. Лучше умереть, сказал он себе, чем бежать в страхе перед своим братом. Он почувствовал вокруг себя скопление мощных сил.

Послышался приглушенный скребущий звук, а потом странные, слабо похрустывающие снежинки начали падать на покрывало и на шею Хасьярла… редкие снежинки из светлого зернистого вещества… крупинки известкового раствора…

– Да, ты раздавишь меня, дорогой братец, – спокойно признался Гваэй. – Но если ты хочешь знать, как именно ты меня раздавишь, припомни мои ничтожные специфические способности… или же посмотри вверх!!!

Хасьярл повернул голову, и огромная черная базальтовая плита размером с носилки рухнула вниз, и тот единственный момент жизни, что еще оставался у Хасьярла, был потрачен на то, чтобы услышать слова Гваэя:

– Ты ошибся, снова ошибся, мой друг.

* * *

Услышав грохот, Фафхрд остановил удар меча на полпути, и Мышелов чуть было не проколол северянина своей отрепетированной защитой. Они опустили клинки и, как и все остальные в центре Зала Призраков, всмотрелись в темноту.

Там, где раньше стоял паланкин, была теперь только толстая базальтовая плита с пятнами засохшего известкового раствора, и из-под нее торчали шесты носилок; а наверху, в потолке, зияла прямоугольная белая дыра. Мышелов подумал: «Такую большую штуку гораздо труднее сдвинуть мыслями, чем шашку или чашу, однако это то же самое черное вещество».

Фафхрд подумал: «Почему не упал весь потолок? Вот что странно».

Возможно, самым удивительным в этот момент были четыре раба-бегуна, которые все еще стояли по углам носилок, с устремленными вперед глазами и со сцепленными на груди пальцами, хотя падающая плита пролетела в каких-нибудь дюймах от них.

Потом некоторые из Хасьярловых оруженосцев и волшебников, видевшие, как их властитель пробрался к носилкам, поспешили к плите, но отпрянули, увидев, как плотно она прилегает к полу, и заметив вытекающий из-под нее тоненький ручеек крови. Их разум дрогнул при мысли о братьях, которые ненавидели друг друга так страстно и тела которых были теперь слиты в непристойном взаимопроникающем и смешивающем объятии.

А в это время Ививис подбежала к Мышелову, а Фриска – к Фафхрду, чтобы перевязать их раны; девушки были очень удивлены, а возможно, даже чуть-чуть раздражены, когда узнали, что никаких ран нет. Кевисса и Брилла тоже вышли из укрытия, и Фафхрд, обнимая одной рукой Фриску, протянул другую, испачканную красным вином, и мягко обвил ею талию Кевиссы, дружески улыбаясь девушке.

Потом снова прозвучал могучий приглушенный удар гонга, и два столба белого пламени на мгновение взметнулись к потолку по обе стороны от Флиндаха. В их свете стало видно, что вслед за ним по узкому коридору вошло множество людей, которые теперь стояли вокруг него: надежные охранники из рот Главной Башни, с оружием наготове, а также некоторые из личных волшебников Флиндаха.

Когда столбы пламени быстро опустились, Флиндах повелительно поднял руку и заговорил звучным голосом:

– Звезды, которые нельзя обманывать, предсказали судьбу владыки Квармалла. Все вы слышали, что эти двое, – он указал на раздробленные носилки, – объявили себя владыками Квармалла. Так что звезды удовлетворены вдвойне. И боги, которые слышат все наши слова, вплоть до каждого тишайшего шепота, и по ним определяют нам судьбу, – эти боги довольны. Остается только, чтобы я назвал вам следующего владыку Квармалла. – Он указал на Кевиссу и проговорил: – Следующий через одного владыка Квармалла спит и растет в чреве этой женщины, жены Квармаля, так недавно почтенного сожжением, погребальными жертвами и похоронными обрядами.

Кевисса отпрянула, и ее синие глаза расширились. Потом ее лицо засияло.

Флиндах продолжал:

– Мне все еще остается назвать вам следующего владыку Квармалла, который будет наставником ребенка королевы Кевиссы, пока тот не достигнет зрелости, став совершенным королем и всеведущим волшебником, при котором наше подземное королевство будет отличаться постоянным внутренним покоем и простирающимся за его пределы процветанием.

С этими словами Флиндах завел руку за левое плечо. Всем показалось, что он собирается натянуть на голову, лоб и изуродованные пятном и бородавками щеки Капюшон Смерти, чтобы его речь стала еще более торжественной. Но вместо этого он схватил себя за короткие волосы на затылке и подтянул их вверх и вперед, и вместе с ними поднялся весь его скальп, а потом, по мере того как он опускал руку вниз и вбок, вместе со скальпом слезла и кожа его лица, и под ней открылось слегка блестящее от пота, не имеющее никаких изъянов лицо –