Вот Сьюзан заинтересовала его. Тусклые глаза старушки Донны ему ничего не говорили, по глазам панически напуганной младшей учительницы Хэнди тоже ничего не мог прочитать. А выражение глаз мисс акселератки было очень красноречивым и говорило о том, что девушка ничего не собиралась скрывать. Хэнди решил, что она умнее двух своих учительниц, вместе взятых.

И задиристее.

«Похожа на Прис», — с одобрением подумал он и медленно произнес:

— Сьюзан, ты мне нравишься. Ты не тряпка. Ты не слышишь, что я тут горожу, но ты мне нравишься. — Он обратился к старшей учительнице: — Переведи.

Женщина сделала несколько знаков руками, и девушка бросила на Хэнди уничтожающий взгляд.

— Что она сказала?

— Она просит, чтобы вы отпустили малышей.

Хэнди схватил учительницу за волосы и сильно дернул. Девочки завизжали громче, Мелани тряхнула головой, у нее из глаз катились слезы.

— Твою мать! Что она сказала?

— Сказала: пошел к черту!

Хэнди дернул сильнее, и на пол полетели крашеные пряди. Миссис Харстрон застонала от боли.

— Она сказала… она сказала, что вы мудак.

Хэнди громко рассмеялся и толкнул учительницу на пол.

— Пожалуйста, отпустите девочек, а меня оставьте, — умоляла миссис Харстрон. — Какая вам разница, сколько у вас заложниц — одна или шесть.

— Есть разница, глупая клуша. Я могу парочку застрелить, и еще останется.

Женщина открыла от ужаса рот и поспешно отвернулась, словно вошла в комнату и обнаружила там жадно пялившегося на нее голого мужчину.

Хэнди подошел к Мелани.

— Ты тоже считаешь, что я мудак?

Старшая учительница подняла было руки, но Мелани ответила до того, как та успела перевести вопрос.

— Что она сказала?

— Спросила: почему вы нас обижаете, Брут? Мы вам ничего плохого не сделали.

— Брут?

— Так она вас называет.

Брут? Что-то знакомое, но Хэнди не помнил, где слышал это имя, и слегка нахмурился.

— Скажи ей, что она прекрасно знает ответ.

Уходя, он окликнул Боннера.

— Слышь, Сонни, я начал учить язык глухонемых. Хочешь, покажу?

Толстяк поднял голову, и Хэнди выставил в его сторону средний палец. Мужчины грохнули, и Хэнди с Уилкоксом отправились в глубь здания. Когда они исследовали коридоры и помещения для забоя скота и разделки туш, Хэнди посмотрел на товарища.

— Как считаешь, он не сорвется?

— Все будет в порядке. В другой ситуации бросился бы на них как петух, но когда за дверью сотня вооруженных полицейских, у тебя не очень-то стоит. Что делали в этом здании? — Уилкокс обвел глазами механизмы, длинные столы, цепные передачи, регуляторы и ленты транспортеров.

— Не догадываешься?

— Нет.

— Это же, мать ее, бойня.

— Фабрика обработки. А что такое «обработка»?

— Отстреливать и потрошить. Это и есть обработка.

— Посмотри! — Уилкокс показал на допотопный механизм.

Хэнди подошел и усмехнулся.

— Надо же — старый паровой двигатель. Ну и хрень.

— И что с ним делали?

— Понимаешь, вот из-за этого мир и погряз в дерьме, — объяснил Хэнди. — Вон там турбина. — Он ткнул пальцем в ржавую ось с лопастями. — Вал вращался и выполнял работу. Так обстояли дела в век пара, он же был веком газа. Потом наступил век электричества, которое не так-то просто разглядеть. Огонь и пар — это очевидно, но поди разберись, как действует электричество. Никто не понимал, и это стало причиной Второй мировой войны. Теперь мы живем в электронном веке. Везде компьютеры и прочая срань, но ни хрена не ясно, как эти штуки работают. Смотришь бараном на электронный чип и ни черта не можешь разглядеть, а он тем временем фурычит, делает свое дело. Мы потеряли способность управлять.

— Да, хренотень.

— Что: жизнь или то, о чем я сказал?

— Не знаю. Хренотень, и все. Наверное, жизнь.

Они оказались в большой сумрачной пещере, служившей когда-то складом. Задние двери были подперты или завалены.

— Копы могут их вышибить, — заметил Уилкокс. — Заложат пару зарядов, и дело в шляпе.

— С тем же успехом они могут сбросить на нас атомную бомбу. И в том и в другом случае девчонки умрут. Если им этого хочется, что ж, пожалуйста.

— А лифт?

— С этим мы почти ничего не поделаем. — Хэнди оглядел большую грузовую кабину. — Вздумают лезть по канатам, полдюжины уложим. Только помни: целиться надо в шею.

Уилкокс посмотрел на него.

— Ты что-то задумал?

«Это у меня выражение глаз такое, — размышлял Хэнди. — Прис постоянно повторяла то же самое. Черт, как же я по ней скучаю! Как хочется почувствовать запах ее волос, услышать звяканье браслетов на ее руке, когда она переключает передачи в машине, ощутить Прис под собой в ее квартире на ковре из грубого ворса».

— Давай-ка отдадим им одну.

— Одну из девчонок?

— Да.

— Которую?

— Не знаю. Может быть, Сьюзан. Нормальная девка, мне понравилась.

— Самая клевая; я бы трахнул ее. Так что лучше убрать ее с глаз Боннера. Он и так к ней принюхивается. Не знаю, дотерпит до вечера или нет. Или ту, вторую, Мелани.

— Нет, ее оставим. Со слабыми спокойнее.

— Согласен.

— Тогда так и порешим: пусть будет Сьюзан. — Хэнди рассмеялся. — Не много найдется девчонок, которые, глядя мне в глаза, осмелятся назвать меня мудаком.

Мелани, крепко обнимая Киэл, подумала, что плечи у нее для восьмилетней девочки слишком мускулистые. Затем потянулась, чтобы погладить по руке одну из близняшек.

Малышки прятались между ней и Сьюзан, и Мелани неохотно призналась себе, что этим жестом она лишь отчасти хотела утешить их, но еще ей надо было подбодрить себя, ощутить, что ее любимые ученицы рядом.

Руки Мелани до сих пор дрожали. Ее напугал Брут, цапнув за запястье, когда она смотрела в окно и пыталась передать послание стоящему в поле полицейскому. Мелани охватил еще больший ужас, когда он указал на нее и спросил, как ее зовут. Она покосилась на Сьюзан и увидела, что та сердито смотрит на миссис Харстрон.

— Что с тобой? — спросила ее знаком Мелани.

— Она сказала, как меня зовут. Не надо было этого делать. И общаться с ним не надо.

— Приходится, — ответила старшая учительница.

— Не стоит их злить, — добавила Мелани.

Сьюзан иронически рассмеялась.