— Какая разница, злятся они или нет. Нельзя поддаваться им. Они гады. Самые худшие из Иных.

— Нам нельзя… — начала Мелани.

Но Медведь в это время топнул ногой, она почувствовала вибрацию и подскочила. Толстые губы бандита двигались очень быстро, и Мелани лишь сумела разобрать: «Заткнитесь!» Она отвернулась — ей было невыносимо видеть это лицо и растущие из сальных пор завитки черных волос бороды.

Его глаза остановились на миссис Харстрон и Эмили.

Когда он отвернулся, Мелани подняла руки и перешла с американского языка глухонемых на английскую дактильную речь. Это был неудобный способ общения — ей приходилось составлять по буквам слова, а затем расставлять в нужном порядке. Но зато она двигала только пальцами и кистью и обходилась без бросающихся в глаза широких жестов, необходимых, чтобы общаться на американском языке глухонемых.

— Не зли их, — сказала она Сьюзан. — Терпи.

— Они подонки, — возразила та, не переходя на английский язык глухих.

— Согласна. Но не надо провоцировать.

— Они нас не тронут. Мертвые мы им ни к чему.

Мелани почувствовала, как в ней закипает раздражение.

— Они могут тронуть нас и не убивая.

Сьюзан поморщилась и отвернулась.

«Что она от нас хочет? — сердито подумала Мелани. — Чтобы мы отняли у них пистолеты и застрелили их? — И вместе с тем ощутила горечь. — Ну почему я не такая, как она? Какой у нее твердый взгляд. Она на восемь лет моложе меня, но рядом с ней я чувствую себя ребенком».

Отчасти зависть Мелани объяснялась тем, что Сьюзан принадлежала к высшей касте глухих: она оглохла до того, как научилась говорить, — такой родилась. Более того, появилась на свет от глухих — не слышал ни ее отец, ни мать. В семнадцать лет отличалась политической активностью и участвовала во всех начинаниях глухих, поступила в колледж Галлодета на полную стипендию, прекрасно владела американским и английским языками глухонемых и категорически отвергала орализм — практику насильно учить глухих говорить. То есть была яркой, современной девушкой из глухих, и Мелани в трудной ситуации предпочла бы иметь рядом одну такую Сьюзан, чем несколько мужчин.

Она почувствовала, что кто-то легонько потянул ее за блузку.

— Не бойтесь, — сказала она Анне. Близняшки, обнявшись, прижались друг к другу щеками; в их прекрасных, широко раскрытых глазах стояли слезы. Беверли сидела поодаль и, уныло глядя в пол, старалась продохнуть.

— Вот бы нам сюда Джин Грей и Циклопа, — вздохнула Киэл. Она имела в виду любимых персонажей из Людей Икс. — Они бы в момент разорвали их.

— Нет, — ответила Шэннон. — Нам нужен Зверь. Помните? У него еще слепая подружка. — Девочка увлекалась творчеством Джека Кирби и мечтала стать художницей комиксов о супергероях.

— И еще Гамбит, — добавила Киэл и показала на татуировку Шэннон.

«А ведь рисунки Шэннон на удивление хороши, настоящие комиксы!» — подумала Мелани. Для восьмилетней девочки она очень умело изображает героев со всякими изъянами: слепых или глухих, чтобы те, совершая подвиги — раскрывая преступления и спасая людей, — могли совершенствоваться. Две ученицы: долговязая темноволосая Шэннон и миниатюрная белокурая Киэл — начали спор, какое оружие лучше всего подойдет для их спасения: лучевые гранаты, плазменные ружья или экстрасенсорные мечи.

Эмили, поплакав в рукав платья, склонила голову и начала молиться. Мелани видела, как она подняла кулачки и раскрыла ладошками от себя. На языке глухонемых это соответствовало слову «жертва».

— Не бойтесь, — повторила молодая учительница смотревшим на нее девочкам. Но те словно не замечали ее. Внимание учениц привлекала только Сьюзан, хотя она не делала руками никаких знаков, но упорно не сводила глаз со стоящего у входа в зал Медведя. Она служила им вдохновляющей идеей, и одно ее присутствие вселяло в них уверенность. Мелани едва подавляла желание расплакаться.

Как же темно здесь будет вечером!

Она подалась вперед, выглянула из окна и увидела, как пригибается на ветру трава. Неутихающий ветер Канзаса. Девушка вспомнила, как отец рассказывал ей, что у приехавшего в Уичито в начале девятнадцатого века морского капитана Эдварда Смита зародилась мысль соорудить на крытых фургонах паруса и превратить их в шхуны прерии. Она тогда рассмеялась, представив эту картину. Отец был человеком с юмором, и Мелани никогда не знала, шутит он или говорит серьезно. При воспоминании о нем сердце у Мелани сжалось, и ей отчаянно захотелось, чтобы что-нибудь, волшебное или реальное, унесло ее из этого чертога смерти.

Внезапно мелькнула мысль: что с тем человеком на поле? С полицейским?

Было нечто ободряющее в том, как он стоял на холме, когда Брут уже выстрелил из окна, а Медведь в панике забегал, тряся животом, и принялся терзать ящик с патронами, пытаясь открыть его. А мужчина на вершине холма махал руками, стараясь всех успокоить и прекратить перестрелку, и смотрел прямо на нее.

Как же его назвать? Никакое животное не приходило в голову. В нем не было ничего глянцевого, героического. Человек в возрасте — наверное, вдвое старше ее. Одет старомодно, стекла очков толстые, сам на несколько фунтов тяжелее, чем следует.

И вдруг ее осенило: де л’Эпе. Она назовет его в честь Шарля Мишеля де л’Эпе, монаха восемнадцатого века, который первым из людей проявил заботу о глухих и отнесся к ним как к нормальным человеческим существам. Именно он создал французский язык глухонемых, который стал прародителем такого же американского языка.

«Отличное имя для мужчины в поле», — думала Мелани. Кто понимает французский, знает, что слово «эпе» значит «клинок». Ее де л’Эпе был отважным. Как оружие, именем которого был назван, выступал против распространенного в церкви и в народе мнения, что глухие — неполноценные уроды. И теперь, стоя там, на холме, бросил вызов Бруту и Медведю и не испугался их, хотя пули свистели вокруг него.

Она передала ему послание. Своего рода молитву и предостережение. Видел ли он ее? Понял ли ее слова, даже если видел? Мелани закрыла глаза и постаралась сосредоточиться на своих мыслях о де л’Эпе, но ощутила лишь изменение температуры — становилось холоднее. Ее кольнул страх — к своему ужасу, она почувствовала вибрацию от шагов человека… нет, двух. Они приближались по гулкому дубовому полу.

Когда Брут и Горностай появились в дверях, Мелани бросила взгляд на Сьюзан. Лицо девушки снова ожесточилось, едва она увидела бандитов.

«Я тоже сделаю суровое лицо», — подумала учительница.

Попыталась. Но губы дрогнули, и она опять расплакалась.

«Ну почему у меня не получается быть такой, как Сьюзан?»

Медведь присоединился к остальным и показал в сторону основного помещения. На бойне сгущались сумерки, и ненадежная наука чтения по губам давала плачевный результат. Мелани показалось, что он сказал что-то насчет телефона.