Ориана остановила хорошо одетого торговца, который вышагивал в одном с ней направлении.

– Простите, вы не могли бы сказать, где я могу увидеть торговые суда с острова Мэн?

– Боюсь, что нет, мадам, – отвечал тот, – я американец, только что прибыл из Бостона и пока даже нигде не остановился.

Ее любознательность мог бы удовлетворить хозяин гостиницы «Ноги Мэна». Ведь именно мистер Радклифф помогал уладить ей дела в связи с ее отъездом в Рамси. Он не только знал названия кораблей, имена их владельцев, водоизмещение судов и перевозимый ими груз, но и время их отплытия и место стоянки каждого. Однако вероятность того, что он поддерживает регулярные контакты с неким владельцем рудника с острова Мэн, который интересуется местопребыванием Орианы Джулиан, вынудила ее держаться подальше от этой гостиницы.

Через несколько часов после страстной интерлюдии в библиотеке Дэра Ориана сбежала из Глен-Одцина. Предложив ему заняться с ней любовью, она разрушила всякую иллюзию о собственной респектабельности, и единственным способом спасти свою гордость был немедленный отъезд в Ливерпуль...

Ориана разглядывала трепещущие на ветру вымпелы судов, пытаясь найти на каком-то из них характерный треножник – эмблему острова Мэн, а мысли ее тем временем предательски вернулись на виллу Дэра.

Пролежав в объятиях Дэра столько, сколько она посмела себе позволить, Ориана зашнуровала корсаж. Дэр засыпал ее вопросами. Она рассердилась, обиделась, раскаивается? Успокоенный ее отрицательными ответами, Дэр принялся целовать ее. Ориана настояла на том, что вернется в Гленкрофт одна. И к тому моменту как она вошла в дом, решение было принято.

С печальным выражением лица она помахала перед лицом миссис Стоуэлл письмом от Харриот Меллон и сообщила, что должна отплыть в Ливерпуль как можно скорее. С быстротой, обретенной за многие годы переездов, Ориана сложила вещи. Пока Донни Коркхилл укладывал их на принадлежащую его отцу телегу для перевозки сена, Ориана уединилась в гостиной, чтобы написать короткую записку Дэру – с извинениями, но без объяснений. Чтобы не внушать ложных надежд, сообщила, что не вернется на остров Мэн. Попрощаться с ним заочно было, для нее более предпочтительным, так как она убедила себя, что грубоватому мужчине вряд ли придется по душе сцена чувствительного прощания.

Она презентовала миссис Стоуэлл золотую гинею и отделанный перьями модный капор, который вызывал столько восторженных вздохов, и вручила ей горсть монет для Неда Кроуи.

Ни один из приезжих не мог по закону покинуть остров без пропуска, подписанного заместителем губернатора, каковой Ориана и приобрела за девять шиллингов у владельца «Головы короля». Мистер Хайнд отправил ее в Дуглас в собственном экипаже, а там она, к счастью, очень быстро нашла возможность немедленно уехать в Англию. По пути на юг она то и дело трогала пальцем кусочек кварца, который лежал у нее в ридикюле. Из подаренных Дэром сверкающих камешков Ориана выбрала один – на память о посещении рудника.

«Через девять месяцев, – подумала Ориана уныло, – есть вероятность получить и другой подарок». Впрочем, в течение последней недели груди ее оставались мягкими, а настроение ухудшалось день ото дня, она даже несколько раз раздраженно оборвала мистера Эйкина, управляющего театром «Ройял». Судя по этим симптомам, беременность ей не угрожает.

Повернувшись спиной к пристани, Ориана пошла назад той же дорогой, что и пришла сюда. Дойдя до Касл-стрит, она услышала, как куранты на колокольне церкви Святого Георгия проиграли начальные такты государственного гимна, за ними последовали два продолжительных гулких удара, отмечающих время.

Ориана опоздала на репетицию.

Она ринулась чуть ли не бегом по оживленной улице в поисках наемной кареты. Как назло – ни одной, а она была еще далеко от Уильямсон-сквер. Если она будет идти слишком поспешно, у нее собьется дыхание и она не сможет петь. Прокладывая себе путь сквозь толпу клерков, слуг и женщин из процветающего торгового сословия, Ориана вела опостылевший спор с самой собой на тему о том, разумно ли написать письмо Дэру. Она не могла избавиться от чувства, что поступила с ним нехорошо. В последние дни ее жизни на острове он вел себя по отношению к ней как друг. В иное время и при иных обстоятельствах он мог бы стать для нее еще более близким. Его корабль в Ливерпуле. Она могла бы уговорить кого-то из матросов передать от нее письмо. Или следует подождать до тех пор, пока она не вернется в Лондон?

Раскрасневшаяся, со стертыми ногами, Ориана наконец добралась до театра и извинилась перед ожидавшими ее оркестрантами.

– Я утратила чувство времени, – виновато произнесла она. – Постараюсь петь как можно лучше, тогда вы уйдете домой пораньше и сможете отдохнуть перед вечерним концертом.

К ее облегчению, никто из музыкантов не выразил ни малейшей досады, они улыбались ей и понимающе кивали. Управляющий мог бы оштрафовать ее за опоздание, но не сделал этого. Как-никак она была Анна Сент-Олбанс.

Ориана заняла свое место на сцене у самого края, старательно избегая покоробленных и неровных половиц. «Этот театр, – подумалось ей, – наверное, самый захудалый и скверно управляемый во всей Англии». Непонятно, с чего это ее лучшая подруга выражала такой восторг по поводу ее выступления здесь. Пустые сейчас кресла в партере, ложах и на балконе были потертыми, выцветшими и грязными. Затхлый воздух, насыщенный неприятными запахами, подчеркивал общую атмосферу обветшания. Впрочем, карьера Харриот начиналась в провинциальных театриках, то есть в еще худших условиях, в то время как сама Ориана гастролировала в прекрасных оперных театрах Европы, где хрустальные люстры освещали позолоченные стены, бархатные портьеры и шелковую обивку кресел. На головах и платьях дам сверкали драгоценности, ливреи слуг, их сопровождающих, сияли до блеска начищенными пуговицами.

– Начнем? – спросил музыкант, садясь за клавесин. «Прелестней нимфы на лугу красотка наша Салли», – весело и оживленно запела Ориана.

То была одна из первых разученных ею песен – дань очарованию её матери. Отец Орианы никогда не уставал слушать эту нехитрую пастораль, она была любимой и у ее слушателей в Воксхолле.

Потом она пропела свой тщательно отобранный репертуар английских баллад, итальянских арий и французских песенок. Фрэнсису Эйкину было безразлично, что она поет и на каком языке, поскольку она обеспечивала ему полный зал на ближайшие два вечера. Его сейчас больше беспокоило отсутствие исполнителей из театра «Друри-Лейн», в том числе и Харриот Меллон. Новая пьеса Шеридана «Писарро» имела самый большой на памяти зрителей театральный успех, и он не мог заполучить нужных ему актеров до тех пор, пока идут эти беспрецедентные представления.

Исполняя грустные куплеты «Разочарованный влюбленный», Ориана размышляла о Дэре Корлетте.

– Весьма впечатляюще и трогательно, – заметил аккомпаниатор, когда она кончила. – Я абсолютно уверен, мадам Сент-Олбанс, что все леди в зале будут проливать слезы.

Ориана перешла к арии из оперы, полной трелей и фиоритур, – наиболее выразительный номер, какого могли ожидать ливерпульские слушатели от певицы из Лондона, чтобы убедиться, что потратили деньги на билеты не зря.