слова, обращенные ко мне, за довольно долгое время, и голос у отца напряженный, словно недавнее хорошее настроение испарилось без следа. – Пора нам собираться. У меня работа.

– Я думал, вы хотели еще серфить, – отвечаю я. Я считал, что мы поедем обратно на Литтли и я смогу подняться по утесу до дома, посмотреть видео с карты.

– Времени нет. Надо покрасить несколько шале в отеле. – Я хочу его перебить, напомнить, что он хотел вернуться к воде, но отец добавляет с напускной веселостью: – И на этот раз ты поможешь мне.

Большой Пит тоже бросает на отца удивленный взгляд, но ничего не говорит. Я лихорадочно размышляю. Надо посмотреть записи как можно скорее, но ввязываться в спор с отцом – себе дороже. Особенно на людях.

– Ничего, если я вместо этого займусь домашней работой? По математике задали целую кучу всего.

– Сделаешь вечером, – говорит отец.

– Вечером у меня география.

Он ничего не отвечает, только глядит на своих приятелей и испускает тяжкий вздох. Большинство его друзей женаты, и иногда отец жалуется, что они не представляют, какой воз ответственности он тащит на себе.

– Черт. Ладно, Билли. Как хочешь. – Он трясет головой, словно я сказал какую-то глупость, потом кладет на стол несколько купюр. – Пит, передашь Эмили, когда она подойдет, ладно?

Отец встает, и мы выходим, он и я, хотя остальные явно собираются вернуться на пляж.

* * *

Едем на пикапе до отеля. По дороге отец начинает расспрашивать, что мы проходим по математике. Похоже, он жалеет, что рассердился, но не хочет этого признавать. Я отвечаю, что алгебру, и дальше он не знает, что сказать, потому что понятия не имеет об алгебре. Отец даже не закончил старшую школу. Вероятно, тут нет его вины, но именно по этой причине он зарабатывает на жизнь руками. Сейчас не время об этом думать. Да и математику я делать не собираюсь.

Мы приезжаем в отель и останавливаемся перед шале. Они стоят в два ряда, по пять в каждом. Отец все еще в странном настроении, когда заходит в одно из шале с кистями и краской. Я захожу в другое и устраиваюсь за маленьким столиком.

Втыкаю карту памяти в ноутбук и загружаю видео. Появляется всплывающее окно: на карте пять часов съемки в 118 отдельных роликах. На первый взгляд много, но на самом деле меньше обычного. Когда устанавливаешь камеру, в большинстве случаев она начинает снимать, даже если просто ветер шевелит траву. Просматривать такое видео – сущая мука. Можно промотать на удвоенной скорости, но, если честно, у меня куча записей, которые я так и не просмотрел.

Листаю ролики один за другим и размышляю о том, не взять ли из холодильника газировки. На полке я заметил упаковку печенья. Это один из плюсов доступа к шале. Я почти всегда могу разжиться печеньем, если надо. Но я не беру ни его, ни газировку. Потому что вижу ролик, который заставляет меня забыть обо всем. Даже о печенье.

Глава 23

Я был прав насчет того, что большинство роликов окажутся бесполезны. Возле лодки растет трава – местами очень высокая, – и ее верхушки все время шевелятся под ветром. Эффект от этого двоякий. Во-первых, камера от движения включалась, и потому у меня масса роликов, в которых эта дурацкая трава просто колышется перед экраном и больше ничего не происходит. Но, что еще хуже, в какой-то момент трава полностью заслоняет обзор, так что дома вообще не видно – только размытая зелень.

Я уже решаю, что на всех роликах будет только эта зелень, но вдруг трава сдвигается опять. Наверное, ветер изменил направление.

Первый ролик, в котором что-то по-настоящему происходит: мистер Фостер отпирает входную дверь, выходит, захлопывает ее за собой и хромает к минивэну. Потом тот медленно выезжает из кадра. Тридцать секунд спустя запись останавливается – это означает, что ничего не произошло. Я сохраняю ролик в свою папку с расследованием, хотя пока не могу оценить его значимость. Снова зелень, потому что трава закрывает объектив, а когда камера включается опять, минивэн стоит на прежнем месте и в доме горит свет. Камера сработала на движение в доме, когда мистер Фостер подошел к окну. Есть еще несколько роликов, где в доме кто-то движется, но я не сохраняю их, потому что меня одолевает нетерпение, и я спешу посмотреть дальше. Внезапно у меня перехватывает дух.

Ролик снят в четыре часа тридцать семь минут в воскресенье, в тот самый день, когда я установил камеру. На улице уже темнеет. В доме горит свет – на кухне и в гостиной, – так что все хорошо видно. Камера включилась, когда шевельнулись занавески на окне. Кто-то закрывает их. Но это не мистер Фостер. Это девочка.

Ролик совсем короткий. Лицо девочки видно плохо, но можно понять, что это подросток и что у нее длинные светлые волосы. Потом, прежде чем занавески закрываются полностью, она замирает и смотрит прямо в окно. Ее лицо попадает в фокус камеры. Я нашел ее. Я действительно ее нашел.

Глава 24

– Я не согласна, сэр. Не думаю, что она утонула.

Присутствие Джессики Уэст, детектива с континента, на собрании было лишь данью вежливости, и никто не ожидал от нее комментариев. Тем более ей не следовало перебивать старшего офицера, докладывавшего о прогрессе в расследовании, достигнутом за месяц с момента исчезновения Оливии Каррен. Лейтенант Лэнгли продолжил говорить, предполагая, что она поймет это и заткнется. Но шеф Коллинз поднял руку, давая ему знак остановиться, и повернулся к детективу.

– Почему нет? – спросил он.

В маленькой переговорной стало тихо; все взоры обратились к ней.

* * *

По мнению большинства полицейских на острове, детективу Уэст вообще не следовало приезжать. Департамент полиции Лорни был немногочисленным, но с работой справлялся; к тому же его сотрудники лучше понимали природу преступлений, совершаемых здесь. Но когда девочка пропала, шеф немедленно запросил подмогу у соседей. И не напрасно. С учетом того, что практически весь город находился в клубе в момент ее исчезновения, приходилось опрашивать массу народа, да еще и организовывать поиски, так что помощь пришлась кстати. На то он и шеф, в конце концов, чтобы принимать правильные решения.

* * *

– Я просто не понимаю, с чего ей понадобилось лезть в воду, – начала Уэст, жалея, что не может позволить себе более крепких выражений. – Никому ничего не сказав.

Лэнгли всем своим видом давал понять,