а в эссе «Беляево 99 и навсегда» уточнял, что оказался в микрорайоне «хрущевок», «когда вокруг не было еще ни метро, ни строений, и только высился наш одинокий белый блочный сиротливый домик». Это было в 1965 году. Первые пять лет Пригов обитал в «махровой», то есть пятиэтажной, настоящей «хрущевке». В 1970 году он переехал в новый вид стандартного жилья – девятиэтажку. Такие дома стали возводить в самом начале 1960-х годов, и они тоже считаются малогабаритками первого поколения. До самой смерти в 2007 году литератор прожил в Беляеве. Он вдохновлялся геометрией микрорайона, восхищался его территориальной свободой и, наверное, предвидел потенциальные перемены ландшафта и оценки геолокации бывшей деревни. В подтверждение этого – небольшой отрывок из приговского наследия:

Помню, как, прожив несколько лет в благостном и ненасильственном Беляево… решил я ознакомить своего пятилетнего сына с истинными красотами городского строительства и архитектуры. То есть с историческим центром святой Москвы. Ну доехали. Походили. Посмотрели. Неосмысленный ребенок и говорит мне:

– Поедем назад к нам, в Беляево. Здесь так тесно и страшно. А у нас светло и просторно.

Вот вам и вся архитектура с ее претензиями и амбициями.

В общем-то на этой цитате можно было бы и закончить повествование о микрорайонах – «больших границах малогабаритного жилья». Однако картина все же будет не полной без сведений о географии «хрущевок» на территории СССР в целом. Как известно, типовые дома с 1957 года строились стремительно. В 1955 году новые квартиры составили чуть больше половины всего возведенного жилья, в 1960 году – 88 %, а в 1965 году – уже 95 %! Фундаментальные послевоенные сталинки в первую очередь восполняли пробелы в урбанистическом пейзаже. Там уже в конце 1930-х годов возникли кварталы строений в духе тоталитарного «большого стиля». «Хрущевки» же коренным образом меняли облик прирастающих городских территорий. Ведь стандартные дома возводились во всех советских республиках почти одновременно и, прежде всего, на окраинах крупных и средних населенных пунктов. 70 % всех жилых построек располагалось на вновь осваиваемых территориях, в пределах новых границ городов. Примерно 30 % домов возводилось внутри ранее сложившейся городской черты, на месте снесенного «малоценного фонда»: ветхих строений и бараков. Конечно, объем домостроения зависел от величины территорий и плотности населения. На конец 1960 года в СССР построили почти 2 миллиона 600 тысяч квартир, из них 1 миллион 554 тысячи – в РСФСР. Остальные – чуть больше миллиона – в союзных республиках, прежде всего в УССР. Как известно, ее площадь составляла всего лишь 604 тысячи квадратных километров, тогда как Казахстан располагался на 2717 тысячах квадратных километров.

Уже первые образцы массового жилищного строительства отражали географические и бытовые особенности различных регионов СССР. И это была чисто советская черта, которая определялась размерами страны. На Западе в это время архитекторы пытались внедрить интернациональную стандартизацию домостроительства. Но все же здравый смысл восторжествовал. Летом 1957 года в Берлине прошла конференция, посвященная типовому жилью в странах СЭВ[1]. В результате появился документ, который историки архитектуры называют «манифестом архитектурного строительства». Сообщество зодчих полагало, что «новое проектирование никоим образом не должно быть синонимом подавления национальной идентичности, природных и исторических особенностей какой-либо страны». Такая позиция оказалась чрезвычайно актуальна именно для СССР, государства с огромной территорией, чрезвычайно пестрой по географическим и климатическим характеристикам. Уже в СНиПе 1954 года существовали положения о необходимости учета особенностей геолокации строящихся жилых зданий. Планировочные нормы требовали «привязки к месту» – вся страна делилась на четыре климатических района. Документ предписывал в разных геоклиматических зонах строить дома с разной высотой потолков – в I, II, III – 3,0 метра, а в IV – от 3,3 до 3,5 метра. Хрущевский СНиП 1958 года подтвердил намерения возводить типовое жилье «с учетом бытовых и климатических особенностей районов строительства». Согласно документу, «отнесение к тому или иному климатическому району населенных мест» должно было производиться «с учетом местных природных особенностей на основании метеорологических данных, полученных от областных управлений гидрометеорологической службы». Правда, для удешевления, а следовательно, для ускорения строительства высота потолков не должна была превышать 2,5 метра «во всех климатических районах». Одновременно новые нормативы предусматривали «отклонения… в пределах 2 %», а для населения юга «во избежание перегрева жилых помещений в летнее время» предлагалось «предусматривать соответствующие местным условиям защитные устройства от солнечной радиации». То есть стандартизацию жилья нельзя называть всеобъемлющей. Незыблемой величиной был, пожалуй, лишь микрорайон – большая граница малогабаритных квартир, «основная предметная единица застройки советского города». Здесь и складывались новые коды оттепельной повседневности. Они отчасти совпадали с тенденциями развития быта обычного человека на Западе.

Средние границы пространства «хрущевок» – здания специфического типа – по своим внешним параметрам в основных чертах копировали западные образцы массового индустриального строительства жилья. Иными словами, экстерьер «хрущевок» не уступал европейским образцам: все сдержанно и весьма лаконично. Но в СССР типовые дома, в отличие от своих европейских близнецов, родились в атмосфере бурных идеологических страстей. И это можно считать сугубо советской характеристикой. Известно, что идея необходимости развития массового индустриального жилья появилась не в середине 1950-х годов. И Запад, и СССР прошли довольно длительный период «постановки эксперимента». В советской ситуации на рубеже 1920–1930-х годов даже опробовался опыт возведения домов из пемзобетонных плит. Эту практику пропагандировал немецкий архитектор Эрнст Май. Экстерьер жилых зданий характеризовался крайним аскетизмом. К мысли о важности стандартизации часть советских зодчих обратилась и после Великой Отечественной войны, когда проблема жилья обострилась до чрезвычайности. В этих условиях любое удешевление архитектурных проектов «работало» на пользу населения. В 1947–1948 годах в Москве развернулось широкое экспериментальное строительство крупнопанельных домов в районе Песчаных улиц и Соколиной горы. В архитектурно-строительном сообществе росло осознание необходимости замены традиционного метода возведения жилья из кирпича, а также удешевления проектной стоимости зданий за счет сокращения не всегда уместного украшательства. Весной 1948 года на архитектурные темы пошутил «Крокодил», разместив в 14-м номере подборку рисунков Генриха Валька под общим названием «Проекты и дефекты». Один из затронутых сюжетов напрямую связан со «средними границами» стандартных малогабаритных домов, с их экстерьером. Забавный рисунок Валька создан на вполне реальной основе. В поселке Первоуральского трубного завода при строительстве «двадцати четырех двухэтажных домов» проектировщики задумали украсить жилье 250 колоннами «сложного ионического образца». Подпись под рисунком гласила: «Коли надо, коль не надо, – Всюду колоннада». В это же время лексикон части зодчих пополнился термином «излишества». В августе 1948 года он фигурировал в постановлении президиума Союза советских архитекторов. Одновременно власть начала поощрять разработку стандартных проектов жилых домов. В 1951 году появились лауреаты Сталинской премии за выдающиеся изобретения и коренные