– Доктор Фил? Мама, прошу тебя!

– Тебе следует посмотреть его выступление, милая. Мы вместе посмотрим сегодня после обеда. Перед тем как вздремнуть доктор Фил всегда действует на меня успокаивающе.

Я больше не могу это слушать. Мне пора уходить из кухни.

– В кабинете дедушки меня ждет факс. Я приду через несколько минут.

– Он должен скоро вернуться домой, – говорит она. – Ты же знаешь, ему не нравится, когда в его отсутствие кто-нибудь заходит в кабинет.

– Когда он должен вернуться? – спрашиваю я, направляясь к двери.

– Сегодня. Это все, что мне известно.

Я останавливаюсь в дверях и снова поворачиваюсь к ней.

– Мам, у тебя остались какие-нибудь личные вещи папы?

– Например? Картины? Что ты имеешь в виду?

– Например, старая расческа.

– Расческа? Ради всего святого, зачем она тебе понадобилась?

– Я надеялась, что у тебя могли остаться его волосы. Ведь иногда люди оставляют себе на память прядь волос умершего любимого человека.

Внезапно она замирает и смотрит на меня расширенными глазами.

– Она нужна тебе для проведения сравнительного анализа ДНК.

Это утверждение, а не вопрос.

– Да. Чтобы сравнить с кровью на полу в моей спальне.

– У меня нет ничего такого.

– Ковер в спальне тот же самый, что и тогда, когда я жила здесь?

Два красных пятна на ее щеках становятся ярче.

– Ты не помнишь этого?

– Я всего лишь хотела удостовериться. А кровать та же самая?

– Ради бога, Кэтрин!

– Да или нет?

– Корпус тот же самый. Мне пришлось избавиться от матраса.

– Почему?

– Из-за пятен мочи. Ты часто мочилась в постель, когда была маленькой.

– Правда?

Теперь в ее глазах видно непонимание и смущение.

– Ты не помнишь этого?

– Нет.

Она устало вздыхает.

– В таком случае лучше не вспоминать об этом. Для ребенка это вполне естественно.

– Что ты сделала с матрасом?

– С матрасом? По-моему, Пирли приказала Мозесу выбросить его.

– Я видела Мозеса сегодня в лесу. Глазам своим не поверила. Он до сих пор работает?

– Он отказывается уйти на пенсию. Конечно, он уже не тот, что раньше, но по-прежнему справляется.

Мне невыносима мысль о том, чтобы намеренно причинить ей боль, но теперь-то что я теряю?

– Мам, я знаю, вероятность невелика, да и предположение дикое… Но ты не знаешь, папа никогда не сдавал сперму в донорский банк?

Мать смотрит на меня с таким видом, словно не может поверить, что я ее дочь.

– Прости меня, – шепчу я. – Я должна сделать это. У меня нет выбора.

Одарив меня долгим взглядом, она отворачивается и отпивает глоточек кофе.

Зная, что мне нечего сказать такого, от чего она почувствовала бы себя лучше, я вышла и зашагала через розовый сад к тыльной части левого крыла Мальмезона. Кабинет моего деда находится на втором этаже.

Войдя в особняк, я с ленивой небрежностью прохожу мимо бесценных античных статуэток, направляясь в библиотеку, которая одновременно выполняет и функцию кабинета деда. Созданная по образу и подобию библиотеки Наполеона, она являет собой мир темных дубовых стенных панелей, богатой обивки и широких застекленных створчатых дверей, выходящих на переднюю галерею. С потолочных балок свисают мушкеты времен Гражданской войны, а комнату освещают двойные хрустальные канделябры. На полках выстроились тома в кожаных обложках, а напротив висят на шелковых шнурах картины. На некоторых полотнах изображены охотничьи сценки в английском пасторальном духе, но большая часть посвящена Гражданской войне – и на всех торжествуют конфедераты. Единственной уступкой современности можно считать длинный стол из кипариса рядом с письменным столом с убирающейся крышкой, принадлежащим деду. На нем стоят компьютер, принтер, копировальное устройство и факс. Я вынимаю сотовый и с помощью ускоренного набора вызываю Шона.

– Кэт? – спрашивает он, перекрикивая гул голосов в комнате детективов.

– Я стою рядом с факсом, – сообщаю я ему. – Но в нем ничего нет.

– Я отправляю тебе материалы прямо сейчас. У нас довольно много общей информации о Малике, но она носит в основном академический характер. Читая ее, трудно понять, что этот малый собой представляет.

– Когда оперативная группа намерена допросить его?

– Они еще не пришли к окончательному решению. Как ты и говорила, они считают, что у них есть в запасе некоторое время, прежде чем убийца нанесет ответный удар. Ни у кого нет желания испортить все поспешными действиями.

– Хорошо. Я перезвоню тебе, если найду что-либо интересное.

– Эй? – произносит Шон.

– Да?

– Возвращайся ко мне в любом случае. Я скучаю по тебе.

Я закрываю глаза и чувствую, как к лицу приливает жаркая волна крови.

– Договорились.

Я даю отбой, а потом усаживаюсь за стол деда и жду, пока ко мне придет факс. В комнате пахнет свежими сигарами, старой кожей, хорошим бурбоном[7]и лимонным маслом. Заинтригованная рассказом Майкла Уэллса о подставной компании, скупающей недвижимость в нижней части Натчеса, я решаю порыться в столе деда, но он заперт.

Устав ждать факс от Шона, я поднимаю телефонную трубку, набираю справочную службу и получаю от нее номер доктора Гарольда Шубба в Новом Орлеане. Не давая себе времени на раздумья, я прошу соединить меня с ним, а потом представляюсь коллегой-дантистом секретарю в приемной Шубба.

– Одну минуточку, доктор, – отвечает женщина.

Спустя несколько секунд в трубке раздается голос мужчины, который с явной радостью покинул свое рабочее место.

– Кэт Ферри! Я всегда знал, что когда-нибудь вы мне позвоните. Я с нетерпением ждал вашего звонка и одновременно страшился его. У нас что, очередная авиакатастрофа?

Доктор Шубб, вполне естественно, полагает, что я звоню ему, дабы призвать под знамена добровольной бригады по опознанию жертв катастрофы.

– Нет, Гарольд. Но меня интересует нечто не менее серьезное.

– Что случилось? Чем я могу вам помочь?

– Вы знаете о волне недавних убийств в городе?

– Ну да, конечно.

– В каждом деле присутствуют следы укусов.

– В самом деле? Вот об этом я не слышал.

– Полиция пока держит эти сведения в тайне от общественности. О том, что сейчас услышите от меня, вы не должны рассказывать ни единой живой душе.