халат, я жду, чтобы забраться на смотровой стол, не сводя глаз со стремян, которые раздвигают меня для доктора. До того, как я приехала сюда, меня там никто никогда не осматривал, особенно врач. Я не понимала, почему эта часть моего тела была так важна для их исследований по поиску лекарств. На самом деле это не так. Как я понимаю, третье поколение служит ничем иным, как средством наблюдения и создания прогнозирующих моделей того, как Драга повлияет на будущие поколения. Что, в свою очередь, подпитывает их поиски лекарства.

Моя роль здесь настолько незначительна, настолько неясна, что я даже не имею значения.

Дверь со щелчком открывается, и я оборачиваюсь, чтобы увидеть доктора Сэмюэлса, держащего в руке папку, которая с каждой неделей становится все толще. Он поправляет очки и улыбается, занимая место в конце смотрового стола, но все, о чем я могу думать, это о том, как его бедра упираются в зад Шошанны.

— Ну же, поднимайся. У нас не весь день впереди.

Мой желудок скручивает, когда я забираюсь на стол и ложусь на спину, расставляя пятки на своих местах на каждой опоре. Собирание моих рук поверх платья между бедер мало что делает, чтобы скрыть то, что полностью открыто для него.

— Есть какие-нибудь изменения с прошлой недели? спрашивает он, надевая пару перчаток, которые щелкают по коже, напоминая мне о тех шлепающих звуках, которые были раньше.

— Нет.

— Кровотечения, боли, затрудненного мочеиспускания нет.

— Нет.

— Испытывали давление или дискомфорт во время сидения или выполнения физических упражнений?

— Нет.

— Хорошо. Теперь давайте посмотрим.

В тот момент, когда он произносит эти слова, мое сердце набирает скорость. Я знаю, что за этим последует. Тычет. Подталкивает. А затем укол, который является самым мучительным из всех. Боль настолько сильная, что часто заставляет меня терять сознание, и последующие часы невыносимы. Хуже, чем все, что они делают в хирургическом отделении, где меня сначала укладывают спать.

— Доктор… — перебиваю я и тут же жалею об этом. Я не знаю, как сформулировать слова, которые так и просятся сорваться с моих губ. Те, которые заставляют меня чувствовать себя одновременно больной и обнадеживающей. Я провела последний час, представляя неделю, когда мне не нужно было бы приходить на эти обследования.

— Да. Тон его голоса одновременно выжидательный и возможно, немного раздраженный.

— В чем дело?

— Я… эм. В чем дело, Кали? Что ты на это скажешь? Я видела, как ты насиловал другую девушку. Я так понимаю, ты заключил сделку с девушкой. Я хочу, чтобы меня использовали, чтобы мне никогда больше не пришлось лежать на этом столе.

— Ну, в чем дело, девочка? Меня ждут другие предметы.

— Есть… какой-нибудь способ, которым я могу быть… освобождена от этого?

Его брови хмурятся, и он наклоняет голову.

— Ты плохо себя сегодня чувствуешь?

Я мог бы сказать ему «нет», но я бы вернулась сюда на следующей неделе.

— Я, эм… это не то, что я имела в виду. Жаль, что я не могу опустить ноги, пока делаю это, потому что есть что-то совершенно недостойное в том, чтобы делать предложение пожилому мужчине, когда мои интимные части видны у него перед носом. У меня скручивает живот, когда я представляю его морщинистое лицо, обрамленное седеющими волосами, искривленное от удовольствия, когда он врезается в меня бедрами, и мне приходится сдерживать выражение лица, чтобы не скривиться.

— Я видел тебя с Шошанной. Слова срываются с моих губ прежде, чем я успеваю их остановить, и когда он задирает нос вверх, двигая челюстью от явного дискомфорта, мне приходится отвести от него взгляд.

— Я никому не скажу. Но… Я знаю, что ее увольняли каждую неделю.

— И где именно ты… увидела то что, как тебе кажется, ты видела? Его реакция именно такая как я ожидала и если я не буду осторожна, это может стать причиной для того, чтобы на этот раз отправить меня в мусоросжигательные печи по-настоящему.

— В женском туалете за буфетом. Я потираю запястье, мой желудок сжимается от того, о чем я планирую спросить его дальше. Как бы мне ни хотелось вернуться назад и перемотать этот неловкий обмен репликами, я не могу. В этот момент он может подумать, что я пытаюсь его шантажировать или угрожаю ему. — Могу я… заключить сделку и с тобой тоже?

Он приподнимается со своего стула ровно настолько, чтобы подвинуть его вперед, и наклоняется, его близость вызывает тошноту у меня в животе.

— Сделки с Шошанной не заключено, — говорит он низким голосом, его глаза полны предупреждения.

— И даже если бы она была, ты — субъект Альфа. Я был бы не в своем уме, если бы сделал такую вещь.

— Что … что ты хочешь этим сказать? Что отличает меня от других?

— Ты служишь другой цели. Это единственное, что отличает тебя от других здешних дикарей. А теперь… Не сводя с меня глаз, он тянется к моей руке, накрывая ее своей ладонью.

— Если ты кому-нибудь скажешь об этом хоть слово… Его ладонь сжимается вокруг моей руки, ломая кости, и когда я всхлипываю, в его обычно суровых глазах пляшет искорка веселья.

— Я прослежу, чтобы к концу дня вас отправили на мусоросжигательные заводы. У нас все чисто?

Внимание переключается между ним и моей раздавленной рукой, я горячо киваю.

— Я не скажу ни слова.

— Хорошо. Откатываясь назад к изножью кровати, он занимает свое место между моими раздвинутыми ногами. Холодный металлический предмет входит в меня, более жестко, чем раньше, и я ерзаю от дискомфорта, когда он царапает мои внутренности.

— Стой смирно! он лает на меня, открывая дверь. Тыча пальцами грубее, чем обычно, он проводит осмотр, а я лежу, уставившись на трещины в потолке, чувствуя, как струйки слез стекают по моим вискам. Он тянется за длинной иглой, лежащей на прилавке, и снимает колпачок.

У меня перехватывает дыхание, в то время как волна паники проносится по моим венам. Один быстрый щипок, и начинается жжение, поднимающееся в мой живот, подобно пылающей змее, пробирающейся к груди. Я вскрикиваю, охваченная агонией, которая разливается по моему лону. Словно осколки стекла царапают мои внутренности, боль усиливается, простреливая бедра и спину.

— Я не собираюсь лгать, девочка, — говорит он, нюхая перчатки, прежде чем снять их.

— При любых других обстоятельствах я бы заключил с тобой сделку. Он похлопывает по внутренней стороне моего бедра и делает паузу, чтобы провести рукой вверх и вниз по моей коже.

— Но, полагаю, мне просто придется держать это при себе.

Очередной приступ боли отрывает меня от подушки, и когда я опускаюсь обратно, его лицо — последнее, что я вижу, прежде чем сгущается тьма.

Глава 16

Сегодняшний день

— Ты позволяла ему прикасаться к тебе? Глаза доктора Эрикссона сверлят мои, пока я лежу, склонившись