— Надо ехать? — спросила Катя.

— Да, там что-то непонятное, — помедлив, отозвался Федор.

Хотя вроде все стало ясно, но кого-то мертвого и ужасного тот факт, что Ирина, похоже, в стельку пьяна, не объяснял. Не до зеленых же гвоздей на стенах, на самом деле, она допилась? «Белочка» так быстро не приходит, здесь стаж нужен.

— Поехать с тобой? — на полном серьезе предложила Катя. — В квартиру я могла бы не заходить…

— Да нет, что ты! — воскликнул Федор. — У тебя и так вся ночь кувырком!

— Кувырком не получилось, к сожалению! — отшутилась Катя. — Вернешься?

— Не знаю, — честно признался Федор, натягивая куртку.

— Вот, возьми, — сказала Катя, протягивая ему три ключа на колечке. — Мамины. Приходи в любое время.

Федор секунду смотрел Кате в глаза, потом потянулся к ней ртом. Катя подставила губы, но Федор чмокнул ее мимо, в щеку и, состроив смешную гримасу, затер место поцелуя большим пальцем. Катя понимающе и очень грустно улыбнулась в ответ.

А ведь знаменитое советское бесплатное здравоохранение тогда, на рубеже восьмидесятых, было уже совсем не бесплатным. То есть все назначенные Доне медицинские мероприятия, конечно, можно было организовать и так, общим порядком, но значительно быстрее, эффективнее и качественнее все делалось по хорошо известному принципу «не подмажешь — не подъедешь». За все время упорной борьбы за здоровье дочери Рюхины были прекрасно знакомы с этим принципом. В общем, нужны были немалые деньги, но Матвей Рюхин уже давно привык работать исключительно «на лекарства».

* * *

Одинокий бомбила, появления которого по ночному времени пришлось ожидать минут пять, заломил до Коровино столько, что уговорить его ехать за свои совершенно последние пять сотен Федору стоило огромных усилий. Водила компенсировал недобор по таксе скоростью передвижения, и они просквозили пустую Москву из конца в конец за двадцать пять минут.

Без четверти три Федор с замиранием сердца вставил ключ в замок, но дверь оказалась не заперта. Раньше, если муж возвращался позже обычного, Ирина часто заранее открывала дверь, чтобы звон ключей не будил чутко спящую Полинку, но сейчас случай был явно не тот. Дав себе слово не забыть выговорить жене за вопиющее нарушение элементарных правил безопасности, Федор вошел в квартиру.

Прихожей как таковой в их малогабаритке не было, и от большой комнаты, которую Федор Ионычев про себя высокопарно именовал «залой», входную дверь отделяла лишь узкая кишка коридора. Поэтому первое, что увидел Федор, войдя в квартиру, были длинные голые ноги Ирины с как-то неестественно вывернутыми наружу ступнями. Из-за полуприкрытой створки двери залы они были видны только ниже колена, но сорвавшееся с цепи реальности, воспаленное событиями последних суток воображение дорисовало Федору совершенно страшную картину. Ирина сидела в кресле, ее голова была запрокинута за изголовье, рука безвольно свешивалась до пола, в руке был зажат пистолет, рядом с пистолетом лежала стреляная гильза…

«Хорошо, что в доме нет оружия», — обуздывая нездоровый полет фантазии, вздохнул Федор и тихонько прикрыл за собой входную дверь. Кошка Рашель с коротким мявом выкатилась откуда-то из темноты ему прямо под ноги и, стуча, когтями по полу, метнулась на кухню. На цыпочках Федор прошел в залу и поразился тому, насколько верно по фрагменту в виде Ирининых голеней он представил себе картину целиком. Ирина сидела, вернее, съехав по спинке вниз, полулежала в кресле. Кисть ее руки на самом деле лежала на полу, но пистолета, к счастью, в ней не было. Вместо этого Иринины пальцы сжимали горлышко матово-зеленой пузатой бутылки. Пряди ее светло-золотых волос кокошником разметались вокруг головы, вместе с лежащими вокруг закрытых глаз глубокими тенями навевая неизбежное сравнение с Медузой Горгоной. Грудь ее равномерно вздымалась, и это безошибочно указывало на то, что Ирина, к счастью, жива. Просто она была мертвецки пьяна.

Странно, но вместо обычного домашнего халата на Ирине был ярко-алый пеньюар, купленный ею как-то давно по случаю у подруги, которой тот не подошел. В хозяйстве пеньюар оказался вещью бесполезной да с тех пор так и валялся где-то, ненадеванный. Пеньюар снизу весь задрался, кружевным ворохом засборил на талии, и ниже пояса Ирина была сейчас совершенно голая, благодаря бессильно развалившимся коленям выставляя напоказ абсолютно все свои секреты.

Федор аж глазами заморгал, настолько вопиюще-откровенной была эта картина! Как будто это и не жена, а совершенно другая, очень красивая и очень развратная женщина сидела сейчас перед ним, вывернув себя наизнанку. Но еще одна вещь вкупе с пеньюаром делала Ирину похожей на кого-то другого. Пальцы Федора очень хорошо помнили ощущение, когда вчера, вернее, уже позавчера утром он полез к жене с недвусмысленным намеком на выполнение супружеских обязанностей. Тогда у Ирины было то, что на языке патологоанатомов именуется «естественное оволосение на лобке», а сейчас там все было гладко выбрито, и только вверх к пупку выстреливала изящная полоска интимной прически.

Федор почувствовал, как лицо его вытягивается. Сразу яркими блицами в глаза бросились два коньячных бокала на журнальном столике, открытая коробка дорогущих конфет «Моцарт» между ними и пепельница с окурками явно мужских сигарет. А еще там лежала массивная, по виду золотая, очень знакомая на вид зажигалка. Ирина не курила никогда в жизни, золотых зажигалок у нее тоже не было, и Федор кинулся в спальню. Но прежде в коридоре он заметил висящую чужую дубленку. Она висела навыворот, и под цепочкой, служившей вешалкой, была хорошо видна изящная этикетка. На ней скромно и со вкусом было начертано всего одно слово: «BOSS». Федор закрыл глаза. Табун отелловских страстей вмиг с топотом пронесся сквозь его сознание. И, открывая притворенную дверь спальни, Федор уже знал, кого он увидит там.

Из полумрака в лицо пахнуло рвотной кислятиной в смеси с еще каким-то тошнотворным запахом, очень знакомым и в то же время совершенно неопределимым. И только при взгляде на кровать Федор сразу вспомнил этот запах. Так пахнет кровь, когда ее много. А кровью в спальне пахло оттого, что в их супружеской постели лежал мертвый Алексей Дмитриевич Куницын.

Из одежды на нем были только носки, многочисленные «голды» на шее и «гайка» золотого хронометра на руке. Он лежал в свободной позе мирно спящего человека, непринужденно разметав ноги и развалив все свое оказавшееся весьма скромным при таком дородном теле хозяйство. От спящего его отличала сейчас только внушительная дырка в правом виске, точно между ухом и глазом. Из отверстия по скуле на шею и дальше на подушку вела тонкая засохшая струйка крови. А вот подушка под левой частью его головы была в крови вся, и кровь была свежая, густо-блестящая в свете ночника. Волосы на голове Куницына с этой стороны тоже были все в крови и как-то странно топорщились, как будто под ними ближе к затылку вскочила огромная шишка.

Федор, чувствуя, что он этого не хочет, что ему это, собственно, не нужно, как зачарованный, сделал три шага к кровати и заглянул туда, под голову Алексея. Это была не шишка, это было выходное пулевое отверстие. Черепная коробка Куницына в месте, где из нее, прошив насквозь, вырвалась пуля, раскрылась, как яичная скорлупа под натиском птенца, и все содержимое его головы, все серые, белые и прочие мозговые вещества торчали оттуда одним ужасным черно-бордовым месивом. Желудок Федора мгновенно взбунтовался, и он, зажав рот руками, опрометью кинулся в туалет. Его вывернуло наизнанку раз, и еще, и еще.