подбирать себе инструмент по руке и способностям. Топоры, луки, копья, ножи, арбалеты — этого добра здесь в достатке. Себе взял копьё с длинным широким навершием — копья, как первое против любого зверя оружие, здесь положены всем — небольшой топорик, какой удобно метнуть, нож и лук. У меня теперь, как и у каждого прочего безымянного, есть своя собственная ниша с номерком в общей стойке отряда. Число «девять» же, как и маленькая буковка «и», означающая «Идущие», нарисовано несмываемой краской на всём, что я выбрал. Потеряешь в походе оружие — его стоимость вычтут из жалования. Сломать можно, но испорченное, будь добр, принеси с собой в полис.

В общем, правил тут много, но постепенно запомню их все. Как и клички своих новых товарищей по отряду. Матвей не шутил — безымянные из местных, коих пятеро отслужили уже по три года, с большим рвением подошли к делу выбора наших новых «имён». Каждому из нас пришлось вкратце рассказать о себе и озвучить ту кличку, что сам себе выбрал. Если «старикам» она нравилась, и народ считал её подходящей, кличку оставляли. Если нет, как в случае с земградским богачом, на удачу назвавшимся «Любимцем судьбы», то давали другую, выбирая её всей толпой.

Так земградец, владевший в столице империи крупным доходным домом, вместо Любимца судьбы стал Домовым. Его жена, в силу подогнанного под предземский потолок троероста, оставленная в добытчиках, в отличие от второй ехавшей с нами бабы, которую перевели в собиратели, вместо Послушницы — уж не ведаю отчего она так назвалась — сделалась Домовихой. А трактирщик Кузьма, пожелавший так и зваться Трактирщиком, стал по воле стариков просто Чудиком.

Эта кличка родилась в силу непонятого народом желания Кузи остаться добытчиком, имея всего по десятку долей в каждой ветви и совершенно не умея, что драться, что обращаться с оружием. Как сказал Глист — высокий худой безымянный из опытных местных: «Прикончить себя можно проще.»

Вот двое из наших, которых Матвей точно так же счёл слабыми для работы добытчиками, возможностью перейти в собиратели воспользовались, не задумываясь. С небольшими долями лезть в бой смысла нет. Набрать их здесь сложно. На месячное жалование, если не тратить из него ни гроша на что-либо другое, можно купить только пару бобов. То есть, за пять оборотов службы, без учёта наградных, с которыми не угадаешь, можно поднять троерост всего-то на сотню с хвостом.

Цель такая себе, но пустышки, попавшие в школу, выходят из неё лишь с тремя десятками долей на каждую ветвь — это нижняя планка того, что сочли Лорды годным для службы. Эти копят те крохи, что им платит знать, и тратят как раз в основном на бобы. Но то местные, они, в отличие от Кузьмы-Чудика драться умеют, и рвутся в добытчики, как раз за удвоенным жалованием. Собирателю в месяц на один боб лишь хватит тех грошей, что им выдают. Глупый предз же, полезший на Землю с плохим троеростом, в понимании Глиста и других стариков, должен думать не о возвышении, а о сохранении жизни. Местные, как я успел заметить, и вообще, очень плохо относятся к предзам, что вступили на Путь, не имея хороших долей.

Правда, это работает и в обратную сторону. Тех из нас, кто поднял троерост в прошлом поясе к заветным трём сотням по ветви, местные уважают премного. Ни ко мне, ни к Сепану, ни к Лиму по поводу наших самостоятельно выбранных кличек у стариков не возникло вопросов. Так теперь и зовёмся: Метла, Кожемяка и Смертик.

На удивление, Сёпа не стал возмущаться, когда один крепкий мужик из отряда, рассказавший про себя вперёд нас, попросил его кликать Охотником. Тот полвека в походы ходил и бил самого разного зверя, премного наторев в ремесле. Дядька сильный и опытный, хоть и без дара. Ему кличка подходит, но… Наверное, Сёпа хитрил, делая вид, что придуманная Лимом «Метла» ему не по нраву.

Ну, а в целом же, в нашем отряде кого теперь только нет. Рыбак, Конюх, Шило, Ловкач, Жук, Косой, Бык… Всех сложно запомнить. Рыжий Эф — просто Рыжий отныне. Молчун с чёлкой и с дырой в ухе — точно так же Молчун. Это Сёпа язык подложил, когда старики не приняли выбранное самим дядькой — Низверженный. Уж для шутки дурацкой назвался тот так, или просто дурак, я не знаю, но Сепан, на мой взгляд, точно спас шутника от совсем уж поганого прозвища. Местные, хоть и сильно уступают нам в троеросте, а ребята суровые. Спуску никому не дадут.

Барон Рысин вон попробовал сходу поставить «смердов» на место, но тотчас получил от Ефима затрещину и минутное поучение на тему: «В отряде все равны, и только командир может затыкать рты кулаком или словом, а придумывать новичкам прозвища — священное право старичков, пусть те по возраст у и годятся кому-то во внуки». Теперь Рысин вместо желаемого Барона именуется унизительным с его точки зрения — Рыся.

Мы же следующим утром узнали, что плеть, которую Сёпа уже испытал на себе в первый вечер, используется только в исключительных случаях. Избивших ночью троих стариков-безымянных из своего отряда барона с товарищами оштрафовали на месячное жалование и заставили вместо служек-пустышек убираться до конца этой седмицы в нужниках всей казармы. Плеть — это раны, и зачастую их нужно лечить, что, либо дорого, либо долго. Куда выгоднее и больнее для провинившихся наказать их подобной работой. Как-никак, кулак — это три сотни человек, и у каждого задница. В занимающих отдельное здание нужниках очень есть, чем заняться.

А ещё мы отныне все меченые. Третьим днём проклеймили всех раскалённым железом. На предплечье теперь носим дату, когда начали службу и красивую, с завитушками «Д», означающую, что безымянный относится к Дому Эр-Драм. Выйдет службы срок — лекарь сведёт. Зато сразу всем видно, что ты безымянный. Пустота свою метку имеет — у них просто буква без чисел. За знатного здесь себя будет выдать непросто, даже если волосья покрасишь и рожу набелишь. Хотя, рукава у них длинные…

* * *

— Хорошо бы с Закатного взгорья начать. Там, на голых холмах, и просматривается всё неплохо, и зверья сильно жуткого нет.

— Мне Великая степь больше нравится. Сложно — да. Зворы ходят, бизоны кочуют, гиены стаями, зато всё как на ладони, и из засады никто крупный не кинется. Всё по-честному там — сила на силу.

— Да уж всё равно где, лишь бы не в