ли им мог что сказать, а так… откуда они знают, что я стрелял? Может, я просто в машине сидел! Интересно, Свирид пришел в сознание или нет? — была его следующая мысль. — Как он там? Выплывет или… нет?!»

Неожиданно Парфен поймал себя на том, что к приятелю, которого он еще вчера старался спасти всеми силами, сегодня у него было не такое однозначное отношение. Невольно закрадывалась тревога, что, спасая свою жизнь, Вадим сдаст его ментам. И тревога эта заставляла его невольно желать, чтобы Свирид не очнулся как можно дольше…

«Или, может быть, ты теперь хочешь, чтобы он вообще не очнулся? — откровенно задал себе Парфен нелегкий вопрос и не смог на него ответить. — Сколько же осталось в тебе человеческого?» — неумолимо вновь поинтересовалась совесть.

Но сейчас ее голос заглушался чувством страха. Элементарным животным страхом за свою жизнь, которой угрожала реальная опасность — настолько реальная, что дальше некуда!

«Мент не просто так сказал: «Убийца!» Он с-сказал это не-спроста! А вдруг… вдруг Свирид уже пришел в себя и дал показания?! Тогда все — кранты! Можно подчистую сдаваться! Ну нет! Я еще поборюсь! Смертную казнь заморозили, славу богу, а пожизненное — за что? За бандита, убийцу? Который народу за свою жизнь поубивал пропасть, наверное? Да они еще и благодарны мне должны быть!»

Взвинчивая сам себя таким образом, Григорий метался по камере. Он не мог оставаться на месте — нервы были слишком напряжены от долгого ожидания. Но проходили томительные минуты, а дверь камеры не открывалась и не открывалась. Парфен начал уже ловить себя на мысли, что чутко прислушивается к шагам в коридоре и досадует, когда они заканчиваются не у его двери!

* * *

Так-так — продолжают выстукивать колеса поезда.

Григорий лежал, положив локоть под голову. Вспоминая свои первые минуты за решеткой, он невольно усмехнулся. Усмешка вышла не его — жесткая, злая. Хотя… за последние три месяца он здорово изменился. Беспутная Ленка из соседнего подъезда, та, что стала причиной их неожиданной встречи с бывшим сослуживцем и другом Мишкой, сразу бы это заметила. Лицо парня осунулось, стало какое-то заостренное. Оно и понятно — на казенных харчах здорово не разживешься! Волосы так же коротко стрижены, только будто потемнели. А сам Григорий побледнел. Губы стали бесцветными и сложились в одну тонкую линию. Но главное — изменился взгляд. Раньше серые глаза Парфенова Григория смотрели ласково, внимательно, иногда любопытно. Когда сердился — загорались гневом. Но всегда во взгляде чувствовалась открытость. Словно говорил вам молодой привлекательный парень: «Вот он я, весь на ладони!»

Сейчас этого не было. Взгляд стал колючим и настороженным. Едва столкнувшись с кем взглядом, осужденный словно говорил: «Не лезь! Что мое — то мое! Только попробуй сунуться — не поздоровится!» Этот взгляд предупреждал и одновременно сразу же пытался прощупать вас, узнать, что вы за птица и какой гадости можно ждать от данного человека.

Не зря говорят: глаза — зеркало души. Сегодняшний взгляд больше всего подходил внутреннему состоянию Григория. Он за последние три месяца испытал больше, чем за всю предыдущую жизнь. Поэтому ему так смешно было вспоминать то первое сумасшедшее волнение в «аквариуме», когда он ждал прихода следователя. Тогда он, дурачок, думал, что Тарасов забыл про него. Наоборот, капитан отлично знал, что делает.

* * *

Олег Андреевич, едва они с Ходаковым поднялись к нему в кабинет, радостно плюхнулся в кресло.

— Ну вот, полдела сделано, — объявил он.

— Ты как будто знал, что он в этой хате объявится? — полувопросительно, полуутвердительно сказал Артем Михайлович.

— А куда ему было деваться? — вопросом на вопрос ответил капитан.

— Ладно, это понятно, — присаживаясь прямо на крышку стола, Ходаков решил сменить тему: — Как ты так быстро на адрес вышел? Раненый в себя пришел?

— Не-а, — загадочно ухмыльнулся капитан.

— Понятно, — понимающе отозвался «вечный старлей» и красноречиво постучал костяшками пальцев по столу — тук-тук. — «Наша служба и опасна, и трудна!» — стараясь подделать голос хоть чуть-чуть под известного исполнителя этой песни, вывел он.

— Вот-вот! — поддакнул капитан своему оперу. — Ты совершенно правильно уловил суть!

— Ну, тогда можно сказать — дело в шляпе! — весело подвел итог Ходаков.

— Убийство, считай, раскрыто, — согласился с ним Тарасов. Согласился и замолчал, детально обдумывая следующую мысль. Перед глазами опять замаячило кресло начальника отдела по расследованию особо тяжких. — Мне, если честно сказать, по большому счету все равно, кто из этих двоих придурков оприходовал Ваську Улыбку. А может, и оба! Мы им памятник с тобой должны еще поставить за этого кровососа!

— Ну, так уж и памятник, — вяло отозвался Ходаков. Впрочем, в его интонации протестующих ноток было гораздо меньше необходимого количества. Зачем спорить раньше времени, тем более с начальством. А Олега Артем Михайлович уважал, несмотря на то что тот был значительно моложе его. — Хотя, — поспешил добавить он на всякий случай, посмотрев на капитана, — может, ты и прав!

Ходаков сразу догадался, что Тарасов потянул его наверх в кабинет неспроста. Значит, хотел сказать что-то важное. Зря Олег молоть не будет.

— Так вот я и говорю, — спокойно продолжал Тарасов, однако взгляд его улавливал малейшую реакцию подчиненного. — Можно точку на этих сосунках не ставить, а сделать очень даже интересную вещь! Кстати, Артем Михайлович, ты еще не распрощался с мыслями стать капитаном? Если дело выгорит, то шанс просто огромный!

— Ты меня заинтриговал, Олег, — придвинулся к нему ближе Ходаков. Переходом на «ты» он как бы подчеркнул, что готов на разговор тета-тет. Без официального, как говорится, протокола.

— Тогда, Михалыч, слушай сюда.

В течение десяти минут Тарасов излагал свои мысли, и старый опер слушал его, не перебивая.

— А что, очень даже разумно! — уверенно закивал он, вынося резюме проекту следователя.

— Ну что, действуем?

— Обязательно! — азартно откликнулся Ходаков и спрыгнул с начальственного стола.

— Я — в больницу! — объявил он у порога.

— Давай! — согласился с ним следователь и тоже поднялся.

Глава 6

Парфен чуть ли не обрадовался, когда шаги прекратились у его камеры и через короткий промежуток времени послышался звон замка.

Высокорослый сержант скомандовал:

— На выход, руки за спину!

Григорий сделал так, как ему было приказано, и шагнул за порог. Идти пришлось недалеко. Вскоре послышалась новая команда:

— Стой, лицом к стене!

Послышался лязг отпираемого засова, и Григорий увидел того самого мужика, что так ловко увалил его на лестничной клетке подъезда.

Тот писал что-то, не отрываясь. При появлении Парфенова он лишь коротко глянул на парня и опять вернулся к своим бумагам.

«Вот катает!» — невольно