А что тут понимать, Боксер отделал всех. Можно сказать, расписал под орех, и не помогли ни два месяца обучения на базе ликвидаторов, ни объяснения, как действовать против кулачного бойца. Просто Боксер был настоящим профи в этом деле, его готовили и натаскивали с детства. У него за спиной остались сотни поединков, и учебных, и настоящих, а что могли противопоставить ему все прочие? Мышцы, накачанные на тренажерах? Дыхалку, развитую на кроссах?

Единственным, кто устоял, оказался Быкан. И то не потому, что правильно боксировал, просто он «не плыл», хорошо держал удар, хотя и ему крепко досталось в висок и в скулу. Уберегся от более крупных неприятностей он благодаря длинным рукам и физической мощи – сумел учесть полученный опыт, не подпустить Боксера на ближнюю дистанцию.

Сергей, на собственной челюсти попробовавший, что такое молниеносный нокаутирующий удар профи, страшно разозлился. Мало того, что после боя было трудно ужинать – рот открывался с трудом, жевать стало больно, – так эта глупая затея могла поставить под сомнение само существование команды «Метла-117». Бил бы Боксер чуть сильнее и резче, не жалея своих, поломал бы не одну челюсть или нос, и что тогда?!

…Скула болела и ночью, и Воронин долго не мог уснуть, ворочался с боку на бок, наконец, не выдержал. Встал, надел тапки, бесшумно поплелся в душевую – «отмачивать» ноющую челюсть. Долго с наслаждением плескался, даже засовывал голову под кран с холодной водой – так он чувствовал себя почти нормальным человеком. Потом растерся полотенцем и пошел обратно, стараясь не шуметь, не будить товарищей.

Дверь в комнату Отца была приоткрыта, а сам он сидел на койке, дергаясь взад-вперед. Воронин притормозил, шагнул на порог. Ирвин сидел на койке, подобрав под себя ноги, с закрытыми глазами, и раскачивался, как маятник.

– Ты чего? – испуганно спросил Сергей, сделал шаг внутрь, положил руку на плечо товарища. – Ты чего, Отец? Плохо?!

Тот не удивился, не вздрогнул, не открыл глаз. Только странно улыбнулся разбитыми в кровь губами.

– Нет… – ответил тихо, почти неслышно. – Хорошо, все у меня хорошо… Кристинку прооперировали, значит, все правильно. Все как надо…

«Опять про дочь», – понял Сергей, сразу вспомнив маленькую девочку, которая шмыгала носом возле бронеавтобуса, никак не хотела отпускать папу, идти на руки к матери. Словно чувствовала, что расстается с отцом надолго. Или навсегда?

– Раньше ведь как? – Отец вдруг открыл глаза, полубезумно глянул на товарища. – Раньше можно было почку свою продать, это хороших денег стоило. А теперь? Теперь что? Мне сказали, надо тридцать тысяч на операцию Кристинке, а где взять? Где?! У человека две почки, одну можно отдать кому-то нуждающемуся. Как бы стать донором, получить за это хорошие деньги.

Я врачам говорю: вырезайте мою почку, продадим ее! Деньги на операцию найдем! А они в ответ?! Они только головами качают. Поздно, мол. Теперь медицина вперед шагнула, теперь мы почки искусственно выращиваем, в регенераторе. Не нужна, говорят, нам твоя почка. Вот если б ты печень или сердце в качестве донорского органа отдавал…

Представляешь?! Да как же это?! Я им говорю: да вы что, так я сам помру! Они только руками разводят. Значит, не очень тебе нужны деньги… Вот и весь разговор…

Я в банк! Дайте, мол, кредит! А они, жуки чертовы, посмотрели мои доходы, доходы жены и говорят: нет, такую сумму не дадим. Риск, говорят, слишком велик. Не вернете вы с такими зарплатами…

Вот я и решил сюда, счастья попытать… Понимаешь?! Деньги мне дали, операцию Кристинке сделали. А я живу… Значит, все правильно было, да? Все правильно? Да! Значит, не зря я здесь… Не зря я здесь мучаюсь… Не зря все… все это… вот это…

Он снова закрыл глаза, принялся раскачиваться на койке, будто маятник.

Сергей шумно вздохнул, поднялся на ноги. Молча хлопнул товарища ладонью по плечу, сжал пальцы. Встряхнул, пытаясь поддержать. Вышел из комнаты. Отцу тоже было тяжело, очень тяжело. Видимо, досталось от Боксера. И вообще. Прошлое и настоящее, сплетаясь в единое целое, причиняли ему страдания. Отец не мог найти себе места ни в одной реальности.

Воронин уселся на свою койку, подпер голову руками, забыв про боль. У Ирвина Сигурвинсона в прошлой жизни были такие сильные «магниты», что не давали ему покоя. Он словно жил в двух измерениях. Здесь, в зонд-команде «Метла-117», и там, где остались его жена и маленькая Кристинка. Это держало Отца, делало его и сильнее, и уязвимее – одновременно. Это бередило душу, не давало покоя даже ночью, когда все прочие спали.

А Сергей вдруг позавидовал товарищу. Что-то защемило внутри, пришла горечь, непонятная, труднообъяснимая. Он попытался вспомнить: было ли в его собственной жизни что-то такое, чертовски важное? Такое, чтоб, переродившись, полностью став другим, удержать в сердце? Пусть и кажущееся теперь почти нереальным сном?

Поискал и не нашел. Прежняя жизнь казалась ему бессмысленной, пустой. В ней не было ни цели, ни идеи. Лица старых знакомых всплывали в памяти не четкими картинками, а какими-то смазанными пятнами.

Сергею стало обидно и тоскливо, он попытался разбудить в себе память о Кэролайн, но и из этого ничего путного не вышло. Только губы. Ее или другой? Прикосновения рук. Где и чьи?

Не вспомнить, ничего не вспомнить. И ладно. Он улегся на койку, закрыл глаза.

– Ну вот, детские игры закончились, сегодня сдаем зачет по всему пройденному материалу, – сказал Клещ под конец второго месяца обучения, и голос его предательски дрогнул, выдавая волнение.

Многие это почувствовали, не только Сергей, а потому десяток вопросительных взглядов уперся в бритый затылок сержанта – Клещ отвернулся, не желая раньше времени детализировать суть зачета.

– Бронекожа, аптечка, полная боевая выкладка, кроме геплов. Геплы – оставить! В оружейную, бегом!

Геплы оставить. Что бы это значило? Бойцы выстроились на плацу перед казармой, и тут ко входу подлетела машина внутренней службы, уже знакомая по номерам – та самая машина, на которой однажды везли Хмурого.

Неприятные ассоциации усилились, когда стало ясно, что зонд-команду транспортируют к самому дальнему «кубику» – туда, где они были только однажды. И то снаружи. Когда кроковольфам скормили провинившегося Хмурого.

Бойцы занервничали – грузовик шел именно туда, – а память о страшной смерти Хмурого жила внутри, пульсировала огромным комком, мешавшим дышать. А ведь им приказали оставить «дома» геплы. Оружие – только бесшумный пистолет и вибронож. Осколочные гранаты в таком замкнутом пространстве не применишь – всех посечет.

Кто-то нервно засмеялся.

– Построение! – скомандовал Клещ, когда машина остановилась около входного фильтра, через который группы проникали в тренинг-центр.

«Метла-117» выстроилась шеренгой, настороженно глядя на то, как сержант рапортует дежурному офицеру о готовности. Приняв доклад, тот скомандовал «Вольно!», а затем шагнул вперед, к бойцам.