Он кивнул каким-то собственным мыслям, и мне это очень не понравилось. В тот момент я во всех смыслах был сыном своего отца, сыном офицера каваллы короля Тровена, и решил, что по возвращении непременно должен предупредить его о планах, которые вынашивает Девара.

Чем дольше я оставался с моим наставником и жил как самый настоящий кочевник, тем сильнее было охватывавшее меня ощущение, будто я нахожусь сразу в двух мирах и совсем скоро полностью погружусь в мир кидона. Я слышал, что такое не раз случалось с солдатами или с теми, кто слишком много общался с жителями равнин. Наши разведчики постоянно прятались за языком, одеждой и обычаями дикарей. Странствующие торговцы продавали жителям равнин инструменты, соль и сахар, а взамен получали меха и самые разные вещи ручной работы и тем размывали границы между нашими культурами.

Мы нередко слышали истории о гернийцах, зашедших слишком далеко и принявших законы жителей равнин. Они брали в жены их женщин и начинали носить одежду кочевников. Про таких говорили, что они стали дикарями. Никто не спорил с тем, что эти люди до определенной степени полезны в роли посредников между двумя мирами, но их не слишком уважали, еще меньше доверяли и практически не принимали в приличном обществе. А их детей полукровок и вовсе туда не допускали. Иногда я задавал себе вопрос, что стало с разведчиком Халлораном и его хорошенькой дочерью.

Раньше у меня не укладывалось в голове, как цивилизованный человек по собственной воле может стать дикарем, но теперь я начал понимать скрытые мотивы подобных поступков. Находясь рядом с Девара, я испытывал почти непреодолимое желание сделать что-нибудь такое, что произведет на него впечатление — в соответствии с его системой ценностей. Одно время я даже обдумывал, не украсть ли у него что-нибудь, дабы продемонстрировать свою ловкость, после чего ему пришлось бы признать, что я не такой уж дурак. Воровство находилось далеко за гранью моральных принципов, на которых меня воспитывали, однако я часто ловил себя на обдумывании деталей преступления, призванного завоевать уважение Девара. Иногда я выплывал на поверхность таких размышлений и не узнавал самого себя.

А потом мне в голову пришло новое соображение — если я украду что-нибудь у Девара, это не будет плохим поступком, потому что в его собственных глазах воровство является состязанием двух умов. Он провоцировал меня стремиться к тому, чтобы переступить границу. В мире Девара только воин кидона считался цельным человеком. Только воин кидона обладал сильным телом и был наделен мудростью и смелостью, превозмогающей инстинкт самосохранения. Но при этом умение выживать ценилось кидона очень высоко, и любую ложь, жестокость или кражу можно было оправдать, если они совершались, чтобы остаться в живых.

И вот как-то раз ночью Девара предложил мне пересечь границу, разделявшую два мира.

Каждый день нашей бродячей жизни приближал нас к владениям моего отца. Я скорее чувствовал, чем знал это. Однажды мы разбили лагерь на уступе скалистого плато, расположенном над крутым обрывом. Отсюда открывался отличный вид на равнины, а вдалеке я разглядел Тефу — река горделиво несла свои воды через Широкую Долину. Я развел костер, как учил меня Девара и как это принято у кидона — при помощи полоски кожи и кривой палочки. Теперь я справлялся с этим заданием значительно быстрее, чем раньше. Вокруг нашего лагеря в изобилии росли кусты с узкими длинными листьями. И хотя их ветви были упругими и зелеными, горели они хорошо. Огонь вспыхнул, разгорелся, и над ним поднялся сладковатый дым. Девара наклонился над ним, глубоко вдохнул и с довольным видом выпрямил спину.

— Так пахнут охотничьи угодья Решамеля, — сообщил он мне.

Я узнал имя мелкого божества из пантеона кидона, поэтому немного удивился, когда Девара продолжил:

— Я тебе говорил, что он положил начало моему роду? Его первая жена рожала только дочерей, и он ее прогнал. Вторая жена рожала только сыновей. Его дочери стали женами его сыновей, таким образом получается, что в моих жилах дважды течет кровь бога.

Он с гордостью стукнул себя по груди и посмотрел на меня в ожидании ответа. Но он сам научил меня искусству торговли, когда каждый из нас пытался обесценить ставку другого. Вот только на сей раз я не знал, чем ответить на его заявление о том, что он произошел от бога.

Тогда Девара придвинулся к огню, вдохнул сладковатый дым и сказал:

— Я знаю. Твой «добрый бог» живет далеко, среди звезд. Вы произошли не от его плоти, а от его духа. Это плохо для вас. Потому что в ваших жилах не течет кровь бога. — Он наклонился ко мне и сильно ущипнул за руку. Девара часто так делал, и я к этому уже привык. — Но я могу показать тебе, как тоже стать отчасти богом. Ты настолько кидона, насколько я смог тебя воспитать, герниец. Теперь Решамель будет испытывать тебя и решит, захочет ли он, чтобы ты стал одним из нас. Это очень суровая проверка. Ты можешь потерпеть поражение. Тогда ты умрешь, и не только в этом мире. Но если ты ее выдержишь, ты завоюешь славу. Во всех мирах.

В его голосе звучало лихорадочное возбуждение, какое появляется у иных людей, когда они говорят о золоте.

— Как? — против собственной воли спросил я, и он принял мой вопрос за согласие.

Девара долго на меня смотрел, и выражение его глаз, которое я и так-то далеко не всегда мог правильно понять, теперь, в темноте, казалось по-настоящему загадочным. Затем он кивнул, думаю, скорее каким-то своим мыслям, нежели мне.

— Идем. Следуй за мной туда, куда я тебя поведу.

Я встал, собираясь выполнить его приказ, но он не спешил уходить. Вместо этого он велел мне собрать побольше веток с листьями и развести огромный костер. Всякий раз, когда я подбрасывал новые охапки, вверх взлетали столбы ослепительных искр, было так жарко, что я начал истекать потом, ароматный дым окутывал меня с головы до ног. Девара сидел и наблюдал за тем, как я работаю. Потом, когда огонь принялся рычать, точно разъяренный зверь, он кивнул и медленно поднялся на ноги. Подойдя к ближайшему кусту, Девара оторвал толстую ветку и аккуратно вплел в ее листья веточки поменьше. В результате у него получилась палка с зеленым шаром на конце. Он сунул ее в огонь, и она почти сразу загорелась. Держа факел над головой, Девара подвел меня к краю уступа и на некоторое время замер, глядя на раскинувшуюся внизу равнину. На горизонте земля медленно заглатывала солнце. А потом, когда чернильный мрак до краев залил овраги, испещрявшие равнину до самого горизонта, Девара повернулся ко мне. Огонь факела танцевал на ветру, и по лицу кидона метались свет и тени, превращая его в жуткую маску безумного шамана. Он заговорил певучим голосом, не похожим на его обычный.

— Ты мужчина? Ты воин? Пригласит ли Решамель тебя в свои охотничьи угодья или скормит псам? Сильнее ли твои храбрость и гордость желания жить? Потому что именно это и делает кидона воином. Только настоящий воин предпочтет остаться храбрым и гордым, чем согласится жить. Ты хочешь быть воином?

Он замолчал, дожидаясь моего ответа, и я шагнул в его мир.

— Я хочу стать воином.

Широкое плато и степь внизу, казалось, затаили дыхание. Они словно чего-то ждали.