и девы, и новгородцы». В то же время он написал знаменитую в будущем сибирскую песню декабристов «То не ветер шумит…»— о подвиге Сергея Муравьева-Апостола и его полка в Отечественной войне 1812 года. Свою приверженность патриотической теме он сохранил и в годы сибирской каторги. Так, в 1829 году он посвятил М. И. Муравьеву-Апостолу стихотворение «Еще ко гробу шаг…», а через год создал «Песню», в которой преобладала тема «борьбы с судьбою в Сибири дикой», полночной, «одичалой» и прозвучала мысль, что страдания узников были не напрасными — они принесут народам счастье и «луч улыбки». Тогда же М. А. Бестужев начал серию статей по краеведению Бурятии. Большой интерес представляет, в частности, его «Дневник нашего путешествия из Читы в Петровский завод», где помещены краткие сведения о бурятах и «семейских» крестьянах.

Однажды в казематах Петровской тюрьмы Михаил Александрович вызвал сенсацию среди соузников. Можно понять удивление товарищей, когда в один из вечеров ничем не выделявшийся Бестужев прочел повесть на морскую тему — «Случай — великое дело». Отзывы о ней оказались самыми восторженными, а жены декабристов даже установили очередность чтения ее в своих домах, приглашая в роли чтеца брата Николая, превосходного рассказчика в духе «театра одного актера». За удачным дебютом последовал целый ряд других произведений — повести «Черный день», «Наводнение в Кронштадте 1824 года» и другие.

В Селенгинске Михаил Бестужев на время оставил литературное творчество: заботы по устройству усадьбы, организации школы и мастерской, выполнение многочисленных заказов на «сидейки» и тарантасы собственной конструкции отнимали все свободное время. Тем не менее он живо интересовался местным фольклором и хорошо его знал. Это видно из его статей, по которым «пригоршнями» рассыпаны этнографические и фольклорные материалы — о ламах, о тибетской медицине, об амурском сплаве и так далее. Дарования М. А. Бестужева как публициста проявились в 1862 году с публикацией в шестом номере газеты «Кяхтинский листок» восторженного очерка в виде письма к сестре Елене о поездке в Кяхту.

Подлинный талант Михаила Александровича как писателя раскрылся лишь после смерти брата Николая. Этому во многом способствовал московский историк М. И. Семевский, настойчиво советовавший декабристу написать воспоминания о жизни Бестужевых на каторге и в ссылке. Он сумел убедить Михаила, что лучшим памятником и его талантливому брату, и всем товарищам по борьбе и каторге станет публикация малоизвестных соотечественникам сведений об их героической жизни.

Оставшись последним членом Селенгинской колонии декабристов, Михаил Бестужев приступил к выполнению настоятельной просьбы и понемногу втянулся в работу, создав три варианта рукописи. В «Записках» есть все: от дня вооруженного восстания на Сенатской площади 14 декабря 1825 года до времени селенгинского поселения. Михаил подробно рассказал о жизни своей и брата Николая, о приезде сестер, о гостях их усадьбы в Нижней деревне, о переписке, об истории заштатного городка и его обывателях. Редактор первого издания «Воспоминаний братьев Бестужевых» (Петроград: Огни, 1917) П. Е. Щеглов так оценивал труд Михаила Александровича: «Читая их («Записки». — А. Т.), просто не веришь тому, что их писал человек за 60 лет, человек, отбывший заключение в крепости, и каторгу, и ссылку. Кажется, наоборот, что все это записывалось на другой день после свершения. Жар юности Михаил Бестужев донес до своей могилы нерастраченным».

Литературной деятельностью последний селенгинский поселенец продолжал заниматься и в Москве, куда переехал в 1867 году больным стариком. Здесь он написал не менее интересные очерки «Мои тюрьмы», Жизнь декабриста заканчивалась в большой нужде и бедности, но он не просил помощи со стороны. И не мог отказаться, когда его московские друзья добились от Литературного фонда единовременного пособия. Председателя фонда Е. П. Ковалевского растроганный вниманием Бестужев благодарил за присланную тысячу рублей и сообщал, что принял их «как лестный знак признания литературных достоинств в двух его покойных братьях образованнейшей частью молодого поколения и вместе с тем как изъявление горячего сочувствия к положению его семейства в Сибири». В 1869 году М. А. Бестужеву была назначена ежегодная пенсия Литературного фонда, но пользоваться ею долго не пришлось: через два года бывший «государственный преступник» скончался.

Однако слава Бестужевых-литераторов не умерла с Михаилом Александровичем. Она продолжала жить и еще более разгораться благодаря усилиям их престарелой сестры Елены. М. И. Семевский помог раскрыть на закате жизни и ее природные литературные способности. Став обладательницей большого личного архива братьев, Елена Александровна стала признанным историографом декабристского древа Бестужевых. Уже в 1860 году при ее содействии был издан сборник «Рассказы и повести старого моряка Н. Бестужева» (М., 1860), в который вошли как ранее опубликованные произведения Николая Александровича, так и рукописи, написанные им в Сибири. Она же автор интересной статьи «К биографии Николая Александровича Бестужева» (Сборник старинных бумаг, хранящихся в музее П. И. Щукина. — М., 1902. — Ч. 10).

«Почему не выдумать другого движителя»

В период заключения в казематах Петровского Завода у Михаила Александровича проявился талант не только литературный, но и сугубо технический. Он считался хорошим мастеровым, учителем, изобретателем, переплетчиком… Если у брата Николая заветной мечтой было создание самых точных астрономических часов, у Константина Торсона — строительство молотильной машины, то Михаил Бестужев был поглощен идеей сконструировать принципиально новый корабельный двигатель (тогда это слово звучало как «движитель»). Окончив в 1817 году Морской корпус, новоиспеченный офицер «поступил под опеку» Константина Петровича Торсона. В 1823–1825 годах М. А. Бестужев даже помогал К. П. Торсону в разработке его корабелостроительных проектов, и в частности участвовал в оснащении вооружением образцового парусного корабля «Эмгейтен».

Оказавшись на сибирской каторге, учитель и ученик продолжили работу над своими проектами преобразования Российского флота. В Читинском остроге, закованные в цепях, Торсон и Бестужев закончили проект «составления корабельных мачт», разработали новые конструкции набортных шлюпок, катеров и баркасов, изобрели «пильную машину, чтобы экономически выпиливать корабельные шпангоуты и прочие кривые деревья».

Но моряки-декабристы смотрели вперед своей эпохи. Их очень беспокоило то обстоятельство, что пароходный флот развивался чрезвычайно медленно. По рекам и озерам не только России, но и других стран уже плавали корабли с паровыми двигателями. Однако большие гребные колеса сообщали судну ограниченную скорость. Такие пароходы были хороши для буксировки барж со строительными материалами и коммерческими грузами, однако они не годились при военных действиях, когда скорость судна и защита лопастей колесных двигателей от вражеских ядер выступали на первый план.

Как-то в Читинском остроге Константин Петрович Торсон предложил Михаилу Александровичу продумать вопрос об улучшении коэффициента полезного действия пароходных колес. Подумав немного, Бестужев возразил: «Для чего изобретатели привязались к одной идее колес, как будто механика но может ничего выдумать лучше? Почему не выдумать другого движителя, который мог бы быть скрыт в подводной части корабля