В хаммаме для Хюррем освободили лучшее место. Она устроилась на широкой мраморной скамье, отдалась заботе служанок. Те снимали со своей госпожи украшения и одежду медленно, демонстрируя каждый предмет окружавшим их девушкам. Раздавались завистливые вздохи. Хюррем улыбалась про себя, слыша шепотки.

– Ой, смотри, смотри, какая ткань! А какой браслет! Кольцо…

– Подарки султана, – с важностью отвечали служанки и так при этом задирали нос, будто подарки были сделаны им.

Хюррем нежилась в теплой воде и волнах всеобщего внимания. Она улыбалась девушкам, разговаривала с ними, как с равными, и те польщено переглядывались. Еще бы, госпожа не зазнается! А может, потом сделает подарки.

Махидевран Султан вошла в хамам внезапно. Ее появление не было столь помпезным, как у Хюррем, но султанша ведь и не была беременна. Стайка девушек, только что восхищенно слушавших истории, что рассказывала Хюррем, немедленно упорхнула. У всех тут же нашлись дела в других местах, и скамья напротив Хюррем освободилась. Туда и уселась Махидевран.

Темные глаза прелестной черкешенки гневно сузились, когда она увидела огромный живот Хюррем, туго натянутую кожу, бесстыдно выворачивающийся пупок, разбухшие груди, готовые наполниться молоком. Скоро эта наглая тварь родит! И ведь как уродлива, у нее даже лицо все в пятнах. Махидевран не теряла красоты даже во время беременности, и недостатки Хюррем вызывали у нее презрение. Крестьянка, что с нее взять. Ударить бы тварь, но султан не простит. Но ничего, ударить можно не только рукой.

– Надеешься родить мальчика? – поинтересовалась Махидевран, подставляя голову под струю теплой воды из серебряной чаши, что с бережностью лила служанка. – Хочешь стать матерью шах заде?

Служанки делали вид, что глухи от рождения, а девушки из гарема, напротив, – придвинулись поближе, жадно ловя каждое слово.

– Конечно, у меня родится шахзаде, – безмятежно отозвалась Хюррем. Она посасывала кусочек моченого яблока, наслаждаясь кисло-сладким вкусом. Интересно, что же положил туда повар? Чувствуется мед, мята, еще знакомые травы… Но есть и что-то новое. Нужно будет обязательно узнать.

– И ты думаешь, что именно твой сын станет наследником? – усмехнулась Махидевран. – Ты не забыла, что мой сын все равно останется старшим?

– Аллах даст султану долгих лет жизни. – Хюррем отложила яблоко, подцепила ложку капусты. – А за эти годы может случиться многое. К тому же я рожу повелителю много сыновей.

– Дурочка! – расхохоталась Махидевран. – Я знала, что ты глупа, но чтоб настолько! Ты слышала о законе Фатиха?

Хюррем насторожилась. Она надеялась, что Махидевран вновь придет в ярость, набросится с кулаками, и это станет той каплей, что переполнит чашу терпения султана. За себя она не опасалась – вокруг много служанок, и Махидевран не успеет ничего сделать, лишь безвозвратно погубит себя. Но, похоже, она ошиблась. Султанша не только не разозлилась, но ее настроение почему-то улучшилось. Что же такое этот закон Фатиха, если Махидевран смеется при мысли о том, что Хюррем родит много сыновей?

– Я тебе расскажу, глупая! – продолжала смеяться Махидевран. – Расскажу, чтобы ты не радовалась так. Это не просто традиция, которую можно нарушить. Это закон!

– Со всем почтением слушаю, султанша. – Хюррем чуть приподняла бровь, и служанка тут же подлетела к ней с мягкой простыней, начала обтирать обширное распаренное тело.

– Останется только один! – выкрикнула Махидевран. Смех ее стал истерическим, прерывался икотой, по лицу текли слезы. Она никак не могла остановиться. Обида на султана, ярость, ненависть к этой наглой беременной дряни, которая столь спокойна и счастлива, – все смешалось, помутило рассудок. – Только один наследник, понимаешь ты это, дура? Остальные будут убиты. Таков закон Фатиха Завоевателя, и он непреложен! Все, все будут убиты. И даже если у тебя получится избавиться от моего сына, если ты родишь нескольких сыновей, то судьба твоя – наблюдать, как они убивают друг друга, пока не останется единственный, кто и станет султаном!

Хюррем обмерла. Такого не могло быть, потому что… просто не могло, дай все тут! Но Махидевран говорит так уверенно, да и служанки кивают. Значит, правда!

– Дура ты, дура! – насмехалась Махидевран. – Рожай! Рожай сыновей! Чем больше – тем лучше!

Колыхнувшись тяжелым телом, Хюррем поднялась со скамьи. Голову разломало болью, протянувшейся от виска к виску; на затылке, казалось, повис огромный камень. Остро кольнуло поясницу, боль пробежала вверх по спине, вцепилась сзади в шею. Хюррем протянула руки, мечтая достать до нахально хохочущего лица Махидевран, вцепиться ногтями в гладкие щеки, раскровянить нежную кожу…

– Ду-ура! – Голос Махидевран вдруг стал странно низким, протяжным. – Ду-у-ууура-ааа!

Хаммам качнулся перед глазами Хюррем, все заволокло густым туманом, теплая вода потекла по ногам, собралась лужей на полу. И жуткая, неправдоподобная боль опоясала ее, сжала крепко. Хюррем закричала, падая.

– Рожает! – Служанки бросились к ней, подхватили, не дали упасть, уложили на скамью. – Ох, беда, беда… Что султан скажет…

Махидевран насмешливо фыркнула и, покачивая бедрами, пошла прочь. Душа ее болела и пела одновременно. Страшно было, что славянская дрянь родит шахзаде, но внутри дрожал огонек надежды – а вдруг подохнет тварь? Вот радости было бы! Она же совсем слабая, молодая, да и вид у нее нездоровый… Вдруг подохнет… Иншаллах!

На крики служанок прибежали лекарки, евнухи, Хюррем подняли, понесли с осторожностью. Рожать. Впереди рысью неслись девушки из гарема, разносили по дворцу новость – молодая любимица султана вот-вот родит, вот-вот все узнают, будет ли еще один шахзаде у династии или родится султанша. Бежали в покои и служанки, тащили стопки чистых простынь и тряпок, кувшины с горячей водой, тазы, ароматные травы и еще какие-то мелочи, без которых ребенок султана никак не мог появиться на свет. Сулеймана немедленно оповестили о начале родов, и он, оставив собрание Дивана, отправился в свои покои – молиться, просить Аллаха о благополучном рождении ребенка. Пусть родится легко! Иншаллах!

Но роды шли трудно. Махидевран, посылая служанку за служанкой постоять под дверью роженицы, узнать последние сплетни, с каждой минутой расцветала в предчувствии счастья. Султан молился, не вставая с колен, и на лбу его уже появилось красное пятно от ударов об пол. Сама Валиде Султан, обеспокоившись, явилась к роженице. Не помогали ни молитвы, ни присутствие Валиде. Ребенок шел косо, и сколько Хюррем ни тужилась, заходясь криком так, что казалось – вот-вот лопнет в напряжении кожа лица, ничего не помогало.

Послали к султану спросить: кого спасать – мать или ребенка? Валиде Султан, услышав ответ, обмерла. Сулейман приказал любыми силами спасать мать. Если же это будет стоить жизни ребенку, то что ж… Машаллах! Как захотел Аллах! Но Хюррем должна жить. Если с ней что-то случится – палач наготове. И в самом деле, у дверей Хюррем неслышно встали немые палачи. Лекари и служанки только молча переглянулись. Такая уж дворцовая жизнь. Ешь и пьешь сладко, спишь мягко, но в любой момент можешь оказаться на плахе.