Я поинтересовался у Тома, каковы, по его мнению, причины удивительного успеха, сопутствовавшего немецким танковым силам на ранней стадии войны. Он назвал пять причин:

«1. Концентрация всех сил в точке проникновения вместе с бомбардировщиками.

2. Использование выгоды ночного передвижения по дорогам – таким образом нам удавалось скрытно проникнуть далеко в глубь территории, даже за линию фронта.

3. Слабая противотанковая оборона противника и наше явное преимущество в воздухе.

4. Тот факт, что танковая дивизия имела достаточно горючего, чтобы пройти 150–200 км. При необходимости передовые части снабжались горючим по воздуху – его сбрасывали в контейнерах с парашютами.

5. Запасы продовольствия в дивизии были распределены следующим образом: в танке – на 3 суток, в полковой колонне транспорта снабжения – тоже на 3 суток и в дивизионной колонне – еще на 3 суток».

Тома привел примеры высокой скорости, длительное время поддерживаемой в танковых колоннах при дальних переходах. Он сказал, что во время польской кампании в течение семисуточного перехода из Верхней Силезии в Варшаву средняя скорость передвижения составляла 30 миль в сутки. На втором этапе французской кампании бросок от Марны до Лиона был выполнен с такой же средней скоростью. Во время русской кампании 1941 года переход от Рославля до Киева занял 20 суток при средней скорости 15 миль в сутки, а прорыв от Глухова до Орла был осуществлен за трое суток, причем танки проходили 40 миль в сутки. Рекордная цифра составляет около 60 миль в сутки.

Тома особенно подчеркивал важность постоянного пребывания командира впереди, в гуще танков. Как и кавалеристы, он должен иметь возможность отдавать приказы «из седла». «Тактическая задача командира впереди, и он должен всегда быть там, где происходят основные события, поручив административные задачи штабистам».

Тома много говорил о реорганизации немецких бронетанковых сил, проведенной перед началом русской кампании, и дал понять, что считает ее грубой ошибкой. «Из каждой танковой дивизии забрали по танковому полку, имея целью создать большее число дивизий, чтобы их стало двадцать. Я не был с этим согласен и высказал свои соображения Гитлеру, который проявлял повышенный интерес даже к мелким деталям». Тома отстаивал свое мнение, что «сетевой» эффект в конечном счете обернется крупным недостатком, поскольку потребует удвоения штабного аппарата и вспомогательных подразделений, при этом не увеличивая ударную мощь дивизий. «Но я так и не смог переубедить Гитлера. Он был ослеплен желанием увеличить число дивизий. Большие цифры всегда воспламеняли его воображение.

Гитлер не вмешивался в проведение польской кампании, но широкое восхваление в печати «его» стратегии, приобретшее еще большие масштабы после французской кампании, вскружило ему голову. Он имел стратегическое и тактическое чутье, но совершенно не разбирался в деталях исполнения. Нельзя отрицать, что у него часто возникали хорошие идеи, однако он был невероятно упрям и очень мешал осуществлению своих же собственных планов.

20 танковых дивизий! Цифра, конечно, впечатляла, но ведь действительное число танков оставалось таким же, как и раньше. Наша боевая мощь составляла всего лишь 2434 танка, а вовсе не 12 000, как утверждали русские. Единственная разница заключалась в том, что 2/3 из этой цифры составляли средние танки и 1/3 – легкие, а не наоборот, как было в предыдущей кампании».

Говоря о русской кампании, Тома отметил, что немецкие танкисты разработали новый метод, подтвердивший свою высокую эффективность. «Танковые дивизии прорывались через фронт ночью и находили укрытие в лесах, расположенных за линией фронта. А русские тем временем, как могли, закрывали образовавшийся проход. Утром немецкая пехота начинала атаку, устремляясь в тот же проход, который даже при максимальных усилиях русских все равно был укреплен слабее остальных. А в это время танки выползали из своих укрытий и наносили удар по противнику с тыла».

Перед началом 1942 года было сформировано еще 4 танковые дивизии. Частично это удалось благодаря расформированию частей кавалерии, оказавшихся неэффективными. Еще три пехотные дивизии были преобразованы в моторизованные – в дополнение к десяти уже существующим моторизованным дивизиям, созданным в 1941 году. «Однако только 10 из 20 танковых дивизий удалось укомплектовать полностью. Дело в том, что по приказу Гитлера строительство новых танков сдерживалось – все имеющиеся в наличии производственные мощности были использованы для строительства подводных лодок».

Тома подверг жестокой критике неспособность высших генералов и самого Гитлера оценить первостепенную важность укрепления танковых сил и вовремя укомплектовать их всем необходимым.

«Того, что у нас имелось в наличии, было достаточно, чтобы одержать победу над Польшей и Францией, но катастрофически не хватало для завоевания России. Ее просторы были воистину необъятны и очень трудно проходимы. Нам следовало иметь, как минимум, в два раза больше танков, да и мотопехотные полки были недостаточно маневренны.

Первоначально наши танковые дивизии были идеальны – два танковых и два мотопехотных полка. Пехоту перевозили в бронеавтомобилях, потреблявших много горючего. В начале русской кампании существовала возможность доставить солдат почти на поле боя. Часто они высаживались из грузовиков всего за четверть мили от линии фронта. Но авиация русских развивалась достаточно быстро, и вскоре возить солдат стало слишком опасно. Им приходилось совершать длительные пешие переходы. Но в танковых дивизиях пехота должна вступать в бой быстро, когда она не появляется в нужное время в нужном месте, в ее использовании теряется смысл.

К тому же тяжелые и неповоротливые грузовики на бездорожье часто увязали. Идеальной страной для использования танковых сил была Франция, самой неподходящей – Россия. Местные дороги были или непроходимыми болотами, или песчаными насыпями глубиной 2–3 фута. После дождя они тоже превращались в болота».

В заключение Тома добавил: «В сравнении с Россией Африка была настоящим раем. Танковые части, прошедшие испытание Россией, легко адаптировались к условиям Африки. Было бы ошибкой извлекать уроки из африканской кампании и применять их в других условиях.

Тома подчеркнул, что большой ошибкой русской кампании было отсутствие взаимодействия между танковыми подразделениями и авиацией. «Это лишило нас возможности достичь многих успехов. Причина такого положения заключалась в том, что парашютно-десантные войска были частью люфтваффе, и в высших эшелонах власти не было единого мнения относительно их использования. Геринг олицетворял собой главное препятствие. Еще одна трудность – несовершенство нашей самоходной артиллерии. Важность этого оружия переоценить невозможно. Но то, что мы использовали, было посредственными самоделками, да и ходовая часть всегда была перегружена».

Осенью 1942 года Тома попал в плен в Эль-Аламейне, поэтому не мог поделиться опытом использования танков на последней стадии войны. Но мы можем воспользоваться свидетельствами Мантейфеля, а также его выводами, в целом основанными на идеях его предшественника Тома, но несколько видоизмененными и дополненными. Рассказ Мантейфеля был слишком длинен и перенасыщен техническими деталями, чтобы утомлять им не искушенного в вопросах конструкции и применения танков читателя, но отдельные его мысли все же, на мой взгляд, стоит процитировать. «Танки должны быть быстрыми. Я бы сказал, что это самый главный вывод, касающийся их конструкции, который можно сделать, основываясь на опыте войны. «Пантера» в общем-то показала себя неплохо и могла бы стать прототипом танка будущего. «Тигра» мы обычно называли «мебельным фургоном», хотя на начальном этапе эта машина доказала свою полезность. Основным препятствием для использования «тигров» в России стала их тихоходность. Во Франции этот недостаток ощущался менее остро, поскольку расстояния там не в пример меньше».