Им было странно, стыдно и страшно, что кто- нибудь их увидит. Хотя уже почти стемнело, но можно было различить очертания. И кожа под руками горела. Наташенька ойкала и охала. А он плотно сжал губы. И вечером ему было стыдно перед женой. И он взвалился на нее впервые за несколько месяцев. И снова разочаровался в сексе. Но Наталью никуда не приглашал — на кону была большая должность или увольнение за аморалку.

— Присяду, — кокетливо, сама себя не узнавая, сказала Наталья. И опустилась все немалой тушей, заняв почти всю оставшуюся рядом с бывшим кумиром скамейкой.

И… зацепились они языками на час с лишним. Вспомнили, конечно, первым делом об общих знакомых, потом Наталья рассказала, что недавно вспоминала нравы партийцев для иностранного социолога.

— Зря вы так на всех наговаривали. Так себя вели наши только в столице, в провинции все было очень строго. — Сызмальцев перешел на началсвенный тон. Но потом подумал, что сам — то он с Наташей любовью занимался. Ну не на рабочем месте, так в саду. Но и тогда он не знал, что многие другие в их учреждении не обошли ее пристальным вниманием. Ему стало досадно и горько, ведь тогда он считал, что единственный позволил себе вольность по отношению к ней, считал себя виноватым. А оказалось…

Наталья Борисовна его настроение почувствовала и тут же разубедила мужчину:

— Но после того, как мы с вами под яблоней …прогулялись, я больше ни с кем не могла. Даже растолстела, чтобы перестать быть привлекательной. — И посмотрела в глаза Виктору Ивановичу так прямо и горячо, что вся горечь в душе осела на дно.

— И, конечно, про …яблоню я социологу не сказала. Я ж в вас была влюблена, как кошка. Да и до сих пор…

Сызмальцев ее взгляд не выдержал.

— Ну, мне пора домой.

— Пора? Вас кто-то ждет?

— Да не особо. Кот разве что к обеду.

Наталья обрадовалась и хотела было позвать Виктора Ивановича на чай. Но, вспомнив, что он там может наткнуться на Ромео сего любимой Сашей, с сожалением рассталась с бывшим шефом. Они обменялись телефонами и разошлись.

Но дома Ромео и Саши не оказалось — ушли искать квартиру для совместной жизни, о чем и оставили записку на столе.

Наталья поняла, что грядут перемены. И ей стало так хорошо. Вот только надо сделать липосакцию, убрать тонну жиров с былой фигуры Венеры Мелосской.

Женщина пересчитала деньги в шкафу под простынями. И стала обзванивать клиники, чтобы записаться на прием по поводу отсасывания жира с живота. И поняла, что наесть весть этот жир ей было дешевле, чем его убрать.

В это время Сызмальцев пришел домой, в свою небольшую квартиру неподалеку от центра. Он купил ее недавно в тайной надежде встретить тут, где он когда-то был мини-царьком, кого-то из влюбленных в него тогда женщин. Мужчина он был видный, на него и молодые внимание обращали. Но ему не хотелось ни одну из них — скучно. И им, наверное, тоже — слишком разные интересы. Но сегодняшняя встреча с Наташенькой, как он называл ее когда-то изредка с ней общаясь, его разочаровала: некогда милый образ Золушки до бала теперь оказался погребенным под толщей жира и закамуфлирован паутиной морщин. Но когда они разговорились, он рассказал ей и о том, как было муторно у постели парализованной жены последние пять лет. И о том, что большую квартиру в Питере, которую он в свое время приватизировал со своего высокого поста они с сыном продали, поделили деньги. И парень купил себе студию в Барселоне, где учился тогда. Оба они начали жизнь, не похожую на прежнюю. И ему стало как-то уютнее и защищённее. Он не понял, почем его не позвали в гости — наверное, дома у Натальи беспорядок? Или…она с кем-то живет? Ревность немного его «торкнула».

И тут зазвонил телефон. На помине легкая — Наталья.

— Да, Наташенька, как раз думал о тебе. — Честно сказал он, не уточнив, что именно он думал о ней.

— Тогда приходите в гости. — Обрадовалась она, — Надо срочно кое что обсудить.

— Срочно… — Растерялся Виктор Иванович, — Да, конечно, с радостью, диктуй адрес. И как на счет шарлотки к чаю? — с улыбкой намекнул он женщине.

— Конечно будет. Партия сказала — надо, комсомол ответил — есть! Приступаю к изготовлению. — Тоном рапорта сказала Наталья Борисовна.

Но бывший шеф пришел быстрее, чем она взбила яйца с сахаром в миксере — оказалось, его дом — через два от Натальиного.

— Как раз на счет вашей квартиры я и хотела поговорить, — сказала Наталья. — Я говорила, что у меня живет квартирант — молодой парень — русский американец. Он решил жениться, так что ему нужна отдельная квартира. Вот и, если захотите, можете поменяться с ним местами — сдадите свою, а переедите ко мне в большую комнату. Как квартирант. Я и готовить вам буду, и убирать комнату.

На лице Виктора Ивановича отразилась вся гамма чувств — от радости до недовольства ее инициативой. Удобно, конечно. Но как женщина она ему в совем очень лишнем весе она ему не нравится. Но похоже она готова его боготворить на нужном расстоянии. Вместе, но не вместе.

Он осмотрелся вокруг: уютно, не очень чисто, но как-то так, что чувствуешь себя дома у мамы. Жена его всегда была немножко опорной, такой, какая нужна крупному партийцу, но не пенсионеру. Но вдруг она решит, что он…

— Да вы не подумайте чего. Я себя в зеркале вижу… — Усмехнулась Наталья, прочтя его мысли. Сама-то ведь она тоже первым делом подумала. Что на ее жиртрест кумир не позарится. — Просто будем жить как соседи, но я смогу вам быт организовать, вы меня куда-нибудь на машине будете подкидывать. Да и поговорить будет с кем. Все же нам есть что вспомнить и что забыть вместе.

Что забыть! Намекнула-таки Наташенька на его сладкий грех под яблонькой. Ну так это дерево даже Адама с Евой до греха довело.

— Да я не о том. — В голосе бывшего партайгеноссе прозвучало не то раскаяние, не то легкая досада, — Разворуют или попортят все в доме эти новые русские, если их в квартиру пущу…

— Эти не попортят. Парень очень аккуратный, девушка — скромная и милая. Да и навещать мы их сможем, вроде как детей наших. У меня-т своих нет, а ваш теперь далеко. Не часто видеться будете.

Виктор Иванович не зря был на таких постах — быстро соображал и на пять ходов