Однажды, уже работая послом России в НАТО, я спросил одного своего балтийского коллегу, почему его страна занимает самую недружественную позицию в отношениях Североатлантического альянса с Москвой. Неужели не понятно, что соседям лучше жить в мире и дружбе?! Да и крупная русская община, если бы с ней вели себя уважительно, стала бы лояльной и покладистой. Ответ коллеги был откровенен до предела. Оказывается, если бы его политическая элита не использовала возможность провоцировать Россию, то на его маленькое и малозначимое государство никто бы не обращал внимание. А так, поддерживая турбуленцию с Москвой, ведущие политики и дипломаты его страны постоянно приглашаются в Вашингтон и ведущие европейские столицы, где попутно решают свои конъюнктурные задачи, в том числе и личные вопросы. По-моему, это сверхцинично.

Но вернемся в 90-е годы. В разрушенном Советском Союзе русские вне России (а таких, напомню, было более 25 миллионов человек) оказались «лишними людьми». Чтобы заслужить себе право жить в новых этнократических государствах, русские были готовы лезть по обе стороны фронта в окопы Карабаха и стрелять друг в друга. Но это им не помогло. Вскоре им пришлось паковать чемоданы для переезда в Россию. Никто из новых хозяев Армении и Азербайджана так и не оценил их самопожертвования.

В моих глазах все это выглядело недостойно. Самоунижение, отсутствие национальной гордости и солидарности друг с другом — вот новые, ранее неизвестные мне черты денационализации русских, которые угадывались в поведении моих соотечественников. Идеал русского человека, в который я верил всю свою жизнь, рушился на глазах. Я видел, как мои соотечественники заискивали перед всяким ничтожеством и, к моему стыду, были готовы выполнять самые подлые его приказы.

Но и в России бегущие от резни и побоев соотечественники встречали ледяной прием. В условиях кризиса экономики и морали на них никто в Москве не обращал внимания. Беженцам приходилось селиться на окраинах провинциальных городов в жалких лачугах, вагончиках, обветшалых старых деревенских домах. Профессор математики из Баку мог рассчитывать в лучшем случае на место учителя в сельской школе. Директор ВДНХ из Душанбе, чудом избежавший расстрела во время таджикских бесчинств февраля 1990 года, довольствовался работой рядового архитектора в небольшом провинциальном городке. В океане, в котором только что разломился и утонул великий советский «Титаник», люди барахтались, тонули, тянули других за собой на социальное дно.

Примириться с этим я не мог. В полной политической темноте я «на ощупь» искал новую форму самоорганизации русского народа, которая могла бы помочь ему вернуть себе право на историческую перспективу. Поездка в Баку подсказала мне, как сделать первый шаг.

В декабре 1992 года в большом конференц-зале Российского комитета защиты мира я созвал форум под названием «Карабахский синдром российской дипломатии». Для участия пригласил представителей диаспор: моих недавних знакомых — русских из Армении и Азербайджана и московских армян и азербайджанцев. Результат превзошел мои самые мрачные ожидания — русские из Баку и Еревана переругались из-за Карабаха так, что чуть ли не объявили друг другу войну.

Именно тогда пришла мне в голову мысль: а что, если попробовать собрать воедино все эти самодеятельные русские организации, общества соотечественников, славянские центры и общины? Не навязывая им жесткой дисциплины, просто помочь русским людям общаться друг с другом, обмениваться информацией и опытом.

К этому времени я стал активно сотрудничать с «Союзом возрождения России». Это было неформальное творческое объединение молодых политиков, депутатов Моссовета, предпринимателей, ученых, которые состояли в разных политических организациях, но желали и личного общения друг с другом. В «Союзе» я познакомился и подружился с социологом Леонтием Бызовым, предпринимателем Эльдаром Ковригиным, а также с Андреем Савельевым, работавшим тогда депутатом Моссовета, и Сергеем Пыхтиным, главой одного из районных советов Москвы. Они приступили к разработке «Манифеста возрождения России» — яркого политического воззвания, которое легло в основу идеологии Конгресса русских общин (КРО).

Первое издание «Манифеста», вышедшее в марте 1993 года, вызвало бурю эмоций в патриотической среде. Фактически впервые появился документ, объясняющий смысл русской национальной идеи, дающий четкие формулировки политическим феноменам, с которыми столкнулся русский народ: «Вслед за русскими мыслителями мы должны сказать: шовинизм есть дурное воспитание нации, космополитизм — отсутствие всякого воспитания, интернационал — каторжная работа нации для чуждых ей целей. Именно на этой позиции должно стоять государственно-патриотическое движение и, не скатываясь к агрессивным экстремистским проявлениям, утверждать нравственно обогащенные и цивилизованные формы национализма».

В течение первых трех месяцев нового 1993 года весь немногочисленный актив «Союза возрождения России» активно готовился к созыву Конгресса русских общин. Мы сняли помещение в Парламентском центре на Трубной площади Москвы, заказали гостиницу для размещения делегатов.

К этому времени процесс стихийного объединения русских соотечественников шел практически во всех бывших союзных республиках. Нахлебавшись горя и перестав надеяться на помощь российского правительства и президента, русские люди стали повсеместно создавать различные общины, общества, центры, способные противостоять политической и культурной агрессии местных шовинистов.

Наша задача состояла в том, чтобы обнаружить все эти самодеятельные организации, выйти с ними на связь и договориться о приезде их представителей в Москву на конгресс.

29–30 марта 1993 года забилась жизнь новой патриотической организации — международного правозащитного союза русских соотечественников. Делегаты, собравшиеся на Конгресс русских общин, долго по ее названию не дискутировали. Так и появился КРО — Конгресс русских общин. Многие мои знакомые патриоты потом долго ворчали, мол, что это за слово: «конгресс». Я отвечал, что это люди сами себя так назвали, им так удобно.

Суть общественной организации не в названии, а в желании делать что-то полезное, без чего не приблизиться к решению основной патриотической цели — защиты интересов тех, ради кого эта организация возникла. Конгресс русских общин был именно такой организацией, деятельной, бесстрашной, имеющей четкую идейную основу — «Манифест возрождения России» — и реальную, массовую сеть самодеятельных организаций соотечественников.

Жесткие условия существования КРО отшивали от него карьеристов и слюнтяев. Постоянная борьба за выживание русских общин помогала выявлять провокаторов. Сама конструкция КРО — русские и российские общины на местах, самостоятельно решающие все вопросы своей внутренней жизни, и исполком в Москве, отвечающий за координацию их работы и информационную деятельность, — избавляли нашу организацию от присущей каждой партии грызни за лидерство.

Уже в мае 1993 года Конгресс русских общин заявил о себе громкими делами. В Кишиневе по насквозь фальшивому делу были задержаны четверо военнослужащих 300-го парашютно-десантного полка. Молдавские националисты, «в пух и прах» проигравшие войну против Приднестровья, решили таким образом отомстить 14-й армии. Дело в том, что 300-м полком командовал Алексей Лебедь — родной брат прогремевшего на весь мир командарма Александра Лебедя. Его полк уходил из Молдавии в Россию, и защитить арестованных офицеров было некому. Исполком КРО по просьбе Русской общины Молдовы, заступившейся за ребят, направил для участия в судебном процессе профессионального адвоката. Дело в итоге было выиграно, и освобожденные офицеры приехали в Москву поблагодарить меня и моих коллег за свое спасение.