Однако очень скоро выяснилось, что Ольге, воспитанной в детстве гувернантками, неинтересны богемные друзья мужа, а его, в свою очередь, страшно раздражают ее гости — все как один, как он говорил, великосветские бездельники.

На ее приемах такие «подозрительные», как Макс Жакоб или Гертруда Стайн, были нежеланными гостями. Ей гораздо больше нравилось общество покровителя искусств графа Этьена де Бомона и людей ему подобных.

У Карлоса Рохаса читаем:

«После свадьбы супруги перебрались в большую и богато обставленную квартиру на улице Ла Боэси согласно положению, которого бывшая балерина хотела добиться в Париже. Позже Пикассо признавался Гертруде Стайн, что всегда чувствовал себя слабым рядом с такой неприступной женщиной, как Ольга. Тем не менее он гордился аристократическим происхождением жены и ее умением подчинять других своей воле».

В этом, кстати, она была похожа на мать Пикассо, от которой, по сути, он бежал во Францию. Вот и теперь прошло совсем немного времени, и Пикассо вдруг обнаружил, что они с Ольгой живут не только на разных этажах одного дома, но и в разных мирах. Ольге хотелось признания света и семейного уюта. Это и понятно: дочь русского полковника, конечно же, по-своему понимала счастье. Пикассо же все это считал рутиной, губящей творчество, и мечтал о Монмартре — обители нищих художников, единственном месте на земле, где всегда царила, царит и, скорее всего, всегда будет царить абсолютная свобода.

В результате наступило разочарование, а вслед за ним обычно возникает пустота.

Обычно, разочарование в отношениях, которые еще вчера казались такими прочными, повергает человека в пучину безнадежности, отчаяния и одиночества. Так произошло и с Ольгой. Мало того что она почувствовала, что теряет привычный уклад жизни, ее начали разрушать сомнения в собственной полноценности. Это естественно в подобной ситуации — считать то, что происходит, личной неудачей, результатом каких-то своих неправильных действий. При этом это типичная ошибка, ибо у заканчивающихся взаимоотношений всегда есть объективные причины. Ведь отношения между мужчиной и женщиной — это процесс, а утверждение, что любовь — это навсегда, является типичным мифом, почерпнутым в соответствующей литературе.

Безусловно, крах отношений — это весьма болезненный опыт, а любовь — это наш защитный покров, и всем хочется, чтобы она длилась вечно. Но так не бывает или практически не бывает, а клятва («И пусть только смерть разлучит нас…»), которую люди произносят, вступая в брак, является лишь общепринятым церемониальным выражением этого самого мифа о вечности любви. В самом деле, никто же не будет говорить: я буду любить тебя, но только до тех пор, пока не найду себе кого-то еще… Если бы люди говорили так друг другу, это был бы мощнейший удар по нашим романтическим представлениям. Но, на самом деле, это была бы чистой воды правда, ведь любовь — это вовсе не «неизвестно что, которое приходит неизвестно откуда и кончается неизвестно где», как говорила французская писательница XVII века Мадлен де Скюдери, и люди влюбляются не просто так, а ради достижения своих конкретных целей. Таким образом, мужчина и женщина вступают в отношения по совершенно определенным причинам, хотят они себе в этом признаться или нет.

Ольга Хохлова в этом смысле — типичный пример. Достаточно осторожное начало ее романа с Пикассо со временем перешло в привязанность, и она осознала, что им хорошо вместе. Она была воспитана в известных традициях понимания женской роли, согласно которым скрепление отношений возможно только через брак. А это значит, что брак для нее был целью, конечным результатом. И она даже не подозревала о том, что жить в браке гораздо сложнее, чем подойти к его заключению. И, конечно же, она и подумать не могла, что люди влюбляются не по какому-то повелению свыше, а по банальной причине — чтобы решить задачи, связанные с развитием.

Конечно, подобное утверждение выглядит отталкивающе. Но разве так уж редка ситуация, когда человек вступает в брак для получения, например, помощи. Подобное принято называть эгоизмом, а эгоизм принято называть нравственной проказой. Но разве мало на свете людей, у которых сердце находится в голове? Нет, их очень много, и в этом, по сути, нет ничего плохого. Просто так устроен мир.

Так что же это за задачи, связанные с развитием? Их множество. Например, восполнение чего-то, что было недополучено в детстве. В самом деле, разве не достаточно распространена ситуация, когда люди объединяются, чтобы излечить эмоциональные раны детства?

Тот же Пикассо, в частности, на момент знакомства с Ольгой уже имел большой опыт взрослого человека. Он отлично знал, что надо делать, чтобы женщина была довольна, но при этом он, похоже, вообще не был знаком с той безусловной любовью, которую в идеале должны давать детям их родители.

С детства Пикассо был очень вспыльчив, и его постоянно наказывали. В 14 лет он ушел из дома, чтобы учиться в Барселонской школе изящных искусств, а через два года уехал в Мадрид, где поступил в Королевскую академию изобразительных искусств. Отца Пикассо волновала только карьера сына. Именно по этой причине искусствовед Вернер Шпис констатирует:

«Его отношение ко всему, что касается детства, было явно двойственным, поскольку ему самому не дозволялось быть ребенком».

Таким образом, Пикассо рано стал взрослым, просто не успев побывать ребенком.

Его отец — дон Хосе Руис Бласко — был художником средней руки и не имел постоянного дохода. Биограф Пикассо Карлос Рохас рассказывает о нем следующее:

«Дон Хосе был подвержен приступам депрессии, впоследствии осложнившейся агорафобией[10], что заставляло его <…> подыскивать жилье неподалеку от работы, дабы оградить себя от отталкивающего зрелища кишащих людьми городских улиц».

А вот еще несколько описаний отца Пикассо:

«Совершенно измученный человек, вполне отдающий себе отчет в собственном бедственном положении, <…> молчаливое существо, <…> мог долгие часы проводить у окна, глядя на бесконечный дождь».

Согласимся, не самые жизнеутверждающие описания. Но даже не самый великий из художников рано понял, что его сын необыкновенно одарен, а посему дон Хосе начал весьма навязчиво «направлять» своего ребенка. В этом, кстати, он очень напоминает отца Моцарта, который тоже рано понял, что его сын гениален, и стал нещадно эксплуатировать ребенка, компенсируя этим свои нереализованные мечты.