С ее помощью он заполнял эмоциональную пустоту, от которой страдал будучи ребенком. А потом, когда заполнил, ему все это стало неинтересно. Он решил свою задачу, связанную с развитием. А она еще не решила, а посему конец их отношений и стал для нее таким болезненным, приведя к утрате веры в себя и принятию мифа о женской неполноценности. Обычно такой жизненный урок растягивается на годы.

После смерти Марселлы Юмбер в декабре 1915 года единственное, что было нужно Пикассо, — это «тихая гавань», в которой он мог бы залечить свои душевные раны. Ему был необходим кто-то, кто встречал бы его каждый вечер дома. Ему нужно было хоть какое-то время пожить скучной однообразной жизнью, чтобы войти в нормальное для него русло. В этом смысле «порядочная» Ольга стала для него настоящей находкой. А потом, когда дело было сделано, ему вновь потребовалось «переключиться». А вот ей «переключаться» было не нужно: ее обыкновенная обывательская жизнь вполне устраивала. В этом смысле она была полной противоположностью крайне непостоянного, самолюбивого и властного по своей сути гения. И он в один момент превратился из Прекрасного Принца в персонаж из совсем другой сказки — из сказки о Синей Бороде.

Глава двенадцатая

Рождение сына

Их умирающие отношения несколько оживило рождение сына Пауло, появившегося на свет 4 февраля 1921 года.

Ребенку явно не терпелось появиться на свет.

Пикассо сидел рядом с Ольгой, держа ее за руку и глядя на нее с жалостью и состраданием. Сердце его разрывалось от того, что ей приходилось испытывать такую боль.

В больнице Ольга испуганно вцепилась в руку Пикассо.

— Не оставляй меня, — умоляюще произнесла она, сжимая его пальцы и плача.

В ее голосе было что-то такое, отчего глаза Пикассо тоже невольно наполнились слезами. Он быстро отвернулся, чтобы взять себя в руки.

Доктор сказал, что роды должны пройти без всяких осложнений. Ольге скоро должно было исполниться тридцать, но она выглядела абсолютно здоровой, и не было никаких оснований для тревоги. Но Ольга начала от этого плакать еще сильнее, и Пикассо ласково поцеловал ее.

— Я не могу пойти с тобой. Меня не пустят. Ну, ладно, будь умницей.

Следующие несколько часов стали для Ольги настоящей пыткой…

— У вас мальчик, — сказала медсестра, когда измученная Ольга очнулась.

Она взглянула на сморщенное личико новорожденного. Малыш был такой невинный и беззащитный, что сердце Ольги переполнилось любовью и нежностью.

— Здравствуй, — прошептала она.

Она понимала, что этот момент она не забудет никогда.

— Все будет хорошо, — сказал доктор. — Все самое трудное уже позади.

* * *

Ребенок получился светлокожий, с выразительными, широко распахнутыми глазами и мягкими чертами лица, как все мальчики, похожие на мать.

Рождение сына произвело сильное впечатление на Пикассо. Его биограф Карлос Рохас, говоря о венчании художника в православной церкви, отмечает:

«К огромному удивлению друзей, Пикассо, который в то время был атеистом, хотя и придерживался монархических убеждений — “потому что в Испании правит король”, не только уступил Ольге, но три года спустя крестил своего сына Пауло, а в 1934-м, незадолго до окончательного разрыва с женой, присутствовал при первом причастии мальчика».

Появлению на свет сына Пикассо посвятил целую серию рисунков: «Ольга с сыном на руках…», «Ольга с сыном на коленях…». Он был готов до бесконечности рисовать Ольгу и сына, помечая на каждом изображении не только день, но и час, что наглядно свидетельствует о том, как важно ему все это было. И все рисунки выполнены в неоклассическом стиле, а женщины на них напоминают олимпийские божества.

Для испанца мальчик — это мечта. Не просто определенное сочетание Х-хромосом и У-хромосом, а продолжатель рода. Есть такое среди мужчин мнение: у настоящего мужика рождаются только мальчики, наследники, кормильцы, и это не вчера появилось, а испокон веков так было. Гертруда Стайн как-то с иронией написала:

«Забавно, что большинство мужчин гордятся двумя вещами, которые любой мужчина может делать в точности так же: напиваться и зачинать сыновей».

И Пикассо тут не стал исключением. Он был чрезвычайно горд собой. Однако ощущения художника и его жены при рождении ребенка невозможно было сравнить. Недаром же говорят, что ни один мужчина не может стать хорошим отцом, пока не научится понимать своего отца.

Ольга болезненно и страстно привязалась к сыну. Видимо, она впервые ощутила, что уже не так одинока на этой земле, что в ее жизни появился новый смысл, то, что у нее никто уже не сможет отнять. Ребенок надолго стал для нее светом в окошке. С другой стороны, ей стало не хватать разнообразия. Она оставила балет, и теперь ей было очевидно, что большую часть жизни теперь придется провести в четырех стенах.

А что же Пикассо? Он вновь погрузился в работу, в отношения, которые для него означали новые заказы и выставки. Конечно, впервые в свои «без пяти минут» сорок став отцом, он неожиданно для самого себя преисполнился гордостью. Но такого почти болезненного обожания, как у Ольги, у него не было. Да, собственно, это и понятно: к такому возрасту мужчина обычно либо успешно преодолевает собственный эгоизм, либо начинает относиться к нему, как к добродетели.

* * *

Крестной стала Мися Серт, урожденная Мария-София Годебская, сменившая за свою жизнь множество фамилий. Ее последний муж был испанским художником, и Пикассо был привязан к ней. И не только Пикассо. Мися по праву считалась в Париже «пожирательницей гениев», хотя на самом деле она была для всех этих малларме, боннаров, тулузлотреков и ренуаров не пожирательницей, а музой, добрым гением и ангелом-хранителем. Например, Дягилев обожал ее за то, что, когда он терпел колоссальные убытки во время первого «Русского сезона», Мися скупила все билеты на премьеру «Бориса Годунова» и тем самым спасла его от полного разорения.

Помогала она и Пикассо. Но сейчас он явно уже не нуждался в этом: к рождению сына у них с Ольгой уже была и нянька, и горничная, и шофер, и повар. К этому времени Пикассо получал уже вполне прилично — десятки тысяч франков за одну