— А вот твоя комната, — гордо объявил он. Спальня была большой, закругленные стены задрапированы материей, рисунками розовых бутонов. Ванная — лазурной, с большой мраморной ванной и телефоном на стене. Над потолком — как будто росли большие папоротники: их тени падали на дымчатые стекла.

Гостиная оказалась меньше спальни — голубой, с розовым с охрой ковром.

— Я отделал ее в стиле Версаля, — сказал Бернард, указывая на миниатюрный столик на тонких ножках, заканчивающихся птичьими лапами. На нем покоилась золотая шкатулка, инкрустированная яркими драгоценными камнями. Хозяин взял ее в руки. — Я поставил ее здесь специально для тебя, — улыбнулся он. — Она принадлежала Романовым. Пользуйся ей, как хочешь. Для заколок, булавок.

Женя вспомнила о деревянной шкатулке, хранящейся на дне ее чемодана, на крышке которой Олаф вырезал ее инициалы и подарил, чтобы она могла держать в ней свои «драгоценности».

Романовы. Версаль. Целая квартира для нее одной. Женя глубоко вздохнула, чтобы унять слезы. Жить точно на сцене. Почему нельзя ей было предоставить комнату, где-нибудь по соседству с ним?

— Красиво, — выдавила она.

Бернард показал ей маленькую кухоньку, где она сможет держать напитки в холодильнике или готовить себе, если пожелает.

Готовить себе? Зачем? Разве они будут жить не вместе?

— А мы разве… вы и я…?

— Что ты хочешь спросить?

— Разве мы не будем есть вместе? — еле внятно пробормотала она.

— Ну как же, дорогая. Будем как-нибудь по вечерам. В другие дни тебе придется есть с Соней, кухаркой; или если пожелаешь, она станет приносить еду к тебе.

— Но почему? Я ведь приехала жить к вам.

Он не глядел на девочку, как раньше, в Ленинграде. Глаза будто пронизывали ее и разглядывали что-то за ее спиной.

— Ты ведь останешься здесь лишь на короткое время, до тех пор, пока папа не сможет тебя забрать.

— А когда это случится?

— Не знаю, — в его голосе послышалось легкое раздражение. — Ты ведь понимаешь, как обстоят дела. Я обещал твоему отцу заботиться о тебе пока… пока, скажем, он не в состоянии сам это делать. Мы все полагали, что к настоящему времени он уже окажется на свободе. А пока я — твой опекун, и буду следить, чтобы у тебя было все в порядке. Через несколько дней ты пойдешь в школу…

Она глядела на него в ужасе. Они все еще стояли в коридоре напротив маленькой кухни. Внезапно Бернард стал мягче, взял ее за обе руки и развел их в стороны.

— Извини. Позже мы все обсудим, — он притянул к себе Женю, чуть постоял, а потом повернулся и пошел из квартиры.

— Постарайся понять, Женя. Я не твой родитель и не могу им быть.

Слезы, которые Женя сдерживала, хлынули из глаз.

— Ну, ну, — безнадежно попросил он. — Пожалуйста, перестань плакать, — и подождав, пока она справилась с собой, продолжал: — После обеда мне нужно быть в конторе. Приедут люди из Саудовской Аравии. Но вечер мы проведем вдвоем, — Бернард пригладил ей волосы и подал свой белоснежный платок, от которого пахло лавандой — чистым запахом улицы. Женя слегка улыбнулась и высморкалась.

— Славная девочка, — Бернард отказался взять обратно платок после того, как она им воспользовалась. — Теперь он твой. Ну как, тебе получше? Прекрасно. Я хочу познакомить тебя кое с кем из своего домашнего персонала. Они станут помогать тебе во всем. А как твой английский?

— Сносно, — она употребила английское слово.

— Очень уж по-английски. Я бы сказал — классно Мне нравится.

Они говорили по-английски, пока он знакомил ее со слугами. Но на кухне, огромной, как ресторан, и выложенной светлыми изразцами — «ручная работа из Испании. Сам выбирал каждый» — снова перешли на русский.

— Это Григорий. Григорий Леонтов, — перед ней стоял высокий, сутулый, как коса, человек с седыми усами и маленькой бородкой. — Григорий мажордом и отвечает здесь за все, даже за меня, — Бернард игриво похлопал управляющего по искривленной спине. — Мой камердинер.

Григорий согнулся над Жениной рукой, усы застыли в дюйме от нее:

— Очень приятно. Рад познакомиться.

— А это Соня. Она отвечает за Григория. К тому же, она лучшая в Нью-Йорке повариха — моя любимая женщина, — он подмигнул кухарке.

— Добро пожаловать! — она сердечно сжала Женину руку в обеих своих ладонях. — Много слышали о тебе от Бернарда Робертовича и вместе с мистером Мерриттом ждали твоего приезда. Нам с тобой есть о чем поговорить. Я ведь тоже из Питера, — Женя узнала старое название Ленинграда. — Чай готов. Подать в алькове?

— Где пожелает Женя. А мне, боюсь, придется бежать обратно.

Как будто по заказу появился Росс.

— Готовы, мистер Мерритт?

— Иду, — и повернулся к Жене. — Если хочешь посмотреть еще дом, попроси Соню. Она проведет с тобой обычную поварскую экскурсию, — Женя безучастно посмотрела на него.

— Постараюсь не задерживаться, хотя перед ужином придется остаться на приеме в ООН. Если тебе что-нибудь понадобится, обратись к Соне или Григорию. Они знают мой номер телефона в конторе, а секретарь в курсе, кто ты, — махнув рукой, он уже направился с кухни, но вдруг, точно что-то вспомнив, вернулся и поцеловал Женю в лоб.

Потом быстро вышел. Она стояла, глядя ему вслед, и вся сжалась от звука захлопываемой входной двери. Как будто получила удар в грудь. Потом сгребла стул и повалилась на него, помотав головой, когда Соня предложила ей чаю.

Кухарка посмотрела на девочку и поняла, как она расстроена:

— Ничего, утрясется, — мягко проговорила она. — Ты скучаешь по дому. Это естественно. Когда я уехала из Питера, я была еще моложе тебя. Как я тогда плакала! По ночам сновидения захлестывала одна только Нева.

Женя уронила голову на руки. Нева. Дом.

— Тебе здесь скоро понравится, вот увидишь, — успокаивала ее Соня. — Даже не захочешь возвращаться обратно.

Женя затрясла головой, но так и не подняла голову с рук. Если она не вернется, то на всю жизнь останется сиротой.

— Я совсем не отсюда, — тихо пробормотала она.

Над входом в школу Аш-Виллмотт в Риджент Парке, штат Коннектикут, красовался девиз, выбитый на потемневшей бронзе: «Veritas Est Fortis». В истине сила. Женя скользнула взглядом по буквам, когда они проезжали по выметенной дорожке к главному подъезду. Везут в тюрьму, подумала она. Как и отца. Только другая тюрьма, вроде того дворца, в котором она провела почти неделю. Ей не понравились кусты, деревья, аккуратно подстриженные газоны, вид на реку, а больше всего девочки, которых увидела из окна машины — в глупых брючонках выше колен, разгуливающие парами или небольшими группками, смеющиеся и о чем-то разговаривающие.

Росс прошел с ней в кабинет старшей управляющей и представил Женю мисс Виллмотт.