отдал. Пока коммунары с шахты наши войска не выбили. – Стимофей Петрович покачал головой. – Но вот зато здесь место найти удалось.

– Но с такими руками не тяжело работать?

– Ко всему привыкаешь. Здесь же не часовая лавка, а для тонкой работы у меня подчиненные имеются.

Мы как раз проходили мимо черного остова сломанного котла, и я сменил тему:

– А тут что? Будем чинить?

Стимофей Петрович только вздохнул и положил руку на холодный металл.

– Нет, этот на демонтаж. Внутри все трубки пережгло. – Видя в моих глазах вопрос, ремонтник кивнул на кочегара. – Тут саботаж случился с месяц назад. Пока Сидора Михалыча в контору вызывали, кто-то внутрь проник и воду из котла спустил.

– А предохранитель?

– А что предохранитель? Сломали его. В общем, пока Сидор Михалыч туда-сюда ходил, трубки в котле уже и перегорели все. Котел-то старый, много ли ему надо. А неизвестный сбежал, растаял без следа.

– Неизвестный, неизвестный… – Старый кочегар перестал бросать уголь в полыхающие топки и тяжело оперся на лопату. – Все знают, кто это был. Только говорить боятся.

– И кто же? – Я напрягся.

– Да кто-кто? Знамо дело. Прывид это.

– Кто?

– Ну, прызрак. Душа погубленная. Кто ж еще-то дикость такую может на фабрике чинить. Изломал котел и провалился сквозь землю.

Я сощурился, не понимая, издевается кочегар надо мной или говорит всерьез.

– Значит, по-вашему, призрак сперва уничтожил насос, потом котел, а затем затащил под крышу сахарного цеха бутыль кислоты и испортил паропровод?

– Почему это затащил? Вы газет не читаете? Что ни день, то где-нибудь в городе прывиды то стулья вертят, то столы летать заставляют. Вот он и кислоту взял и по воздуху вознес, аки Сатана Симеона Волхва, да паропровод и начал кропить ею, до полного его изничтожения.

Стимофей Петрович страдальчески вздохнул.

– Не обращайте внимания, Сидор Михалыч как всегда пьян.

– Пьян. Вот вам крест, пьян. А как тут пьяному не быть? Когда прывид рядом шастает. Я теперь каждый день пью, успокоения души для.

Кочегар вновь занялся углем, а мы отошли в дальний угол. Стимофей Петрович вздохнул и машинально достал из-под пиджака связку амулетов, вырезанных из птичьих костей.

– Вы байки эти не слушайте, Виктор, работники у нас темные, необразованные. Не существует никаких привидений. Это наукой доказано. Ясно как день, что это фантом действовал.

Я выдохнул:

– Какой еще фантом?

– Фантом, молодой человек, это душа еще живого человека, скитающаяся по Земле. А призраки – это бабкины сказки. Вот в чем разница.

– И чей же фантом портит оборудование?

– Как чей? Лизы Рассветовой.

Я повнимательнее посмотрел на начальника бригады.

– Рассветова? Кто это?

– Ну уж не взыщите, на эту тему мы с вами разговаривать не будем. Мы же с вами образованные люди и, надеюсь, понимаем, что если поминать лихо, то и не долго, чтоб оно среди ночи явилось.

10011

Из котельной я вышел ободренным и все время до отбоя потратил на расспросы рабочих, однако каждый раз при упоминании Рассветовой меня встречало только молчание и хмурые взгляды. Лишь в конце смены мне в конце концов улыбнулась удача.

В сахарном цеху я разговорил старика-рабочего, что сливал из чана выпаренный, густой как мед сок сахарной свеклы. Обожженными руками он лил сироп в похожие на снаряды формы, после чего их бережно уносили на склад, где им предстояло остыть, превращаясь в литые многокилограммовые сахарные куски.

Я угостил рабочего заранее купленными в фабричной лавке папиросами, и мы предусмотрительно отошли в угол, подальше от расставленных в цеху бочек, керосином из которых травили здесь мышей. Я заговорил о Лизе, и старик, поозиравшись, тихо начал рассказывать о девушке, что пришла год назад в упаковочный цех. Была она, по словам рабочего, сущим ангелом во плоти, и никто даже не мог представить, какое зло с ней случится. К сожалению, услышать продолжение рассказа я не смог.

Сброшенная откуда-то сверху тяжелая кувалда со свистом рассекла воздух, грохнувшись на пол в метре от нас. Доски настила влажно хрустнули, ударив по ногам снопом гнилой щепы. Ошалевший старик кинулся прочь. Я поднял голову, ожидая увидеть на затянутых паром мостках силуэт убегающего негодяя, но там, нагло облокотившись о перила, продолжал стоять и ехидно улыбаться Иван Паяло.

Не медля, я вскочил на шатающуюся лестницу и бросился к нему.

– Витек, ты сейчас совершил очень большую ошибку, – бросил мне Иван, когда я наконец оказался перед ним. – Ты мог мне кувалду принести назад, тебе ж по пути было. Недопетрил, что ли?

– Ты хоть понимаешь, что это была попытка убийства?

– Да какого убийства? Я ж, Витек, ее случайно выронил. – Иван шагнул вперед, нависая надо мной всей своей тушей. – Хотел бы тебе череп проломить, кинул бы поточнее. Петришь?

Прикинув, не сбить ли пыл ремонтника хорошим ударом с правой, я все же воздержался от драки над кипящими чанами и просто смерил рабочего холодным взглядом.

– Иван, ты ж не саботажник. Весишь слишком много, чтоб тебя балка, ведущая к паропроводу, выдержала. А судя по развязному характеру и тому, что ты единственный на все жилые казармы смог позволить себе железную кровать, ты, скорее всего, и есть тот стукач, про которого говорила охрана.

– А ты умный, господин полицейский, не зря наши ребята из охраны меня предупредили сегодня. Слишком умный. Но саботажника ловить ты брось. Иначе несчастный случай – вот клянусь боженькой и всеми серафимами-херувимами – я тебе все ж устрою. Ставки слишком высоки.

– И какие же ставки?

Иван огляделся, будто на мостках мог быть кто-то еще, и вдруг выпалил:

– Шкап.

– Шкап?

– Он самый. На ножках. Мне управляющий сказал, что если найду саботажника, то он разрешит мне шкап в своем углу поставить.

Я наклонил голову, не понимая.

– Тетеря ты, Витек, а еще полицейский. Ну, ты представь, у нас мебель лишняя в бараках запрещена. Порядок быть обязан. Ничего нельзя ставить без разрешения начальства. А тут у меня свой шкап будет. Да я всех девок одну за другой к себе в кровать переложу с таким козырем!

– А Лакрицина?

Иван нехорошо осклабился.

– А куда она от меня денется-то… Уйдет, что ли? – Он рассмеялся, но я так и не понял причины.

Появившаяся Зубцова оборвала наш диалог. Грубыми и совершенно не женскими словами она сообщила все, что думает о нашем тунеядстве, и мы были вынуждены вновь взяться за ремонт.

10100

День закончился впустую, и, дойдя до каморки, я тяжело рухнул на кровать. Уже погас свет, ломило тело,