— Вадим, — она словно встряхнулась, — что бы не случилось, ты можешь рассчитывать на мое понимание. Я…ты ничего мне не должен. Я справлюсь.

За наигранным спокойствием явственно чувствовалось волнение.

— Лик, я сейчас не в том состоянии, чтобы красиво говорить, — меня взбесила обреченность в ее голосе. — Кольцо, я одел тебе, потому что хотел. Именно тебя. И хочу надеть другое, и себе на палец тоже надену! Потому что хочу именно тебя! Так понятнее?

— Вадим…

— Я хочу, чтобы ты нас встречала. Слышишь меня?

— Да…Я буду вас ждать.

— Вот и умница!

22

В глубине души, я надеялся, что Юлька не приедет. А еще глубже, что откажется от своей затеи стать «мамой-рОдной!»

По телефону, я, на сколько мог спокойно, объяснил ей, что обожание в глазах сына она вряд ли увидит, и что на безграничную радость, как и на щедрые проявления любви рассчитывать не стоит. Но бывшая упорно гнула свою линию — хочу, я — мать, имею право.

Да, по закону имеет полное право!

Но только как объяснить трехлетке, что женщина, всплывающая в его жизнь второй раз, и называющая себя мамой, желает добра…если хочет забрать неизвестно куда?

Этой зимой, когда Юлька неожиданно нарисовалась…со слезами то ли вины, то ли умиления, и бросилась к нему на детской площадке, Никита испугался. Вцепился в меня, и не отпускал ни на секунду. Ни совместный поход в ледяной парк, где Юлька лезла из кожи вон, корча клоуна, ни обед в кафешке, с забавной подачей детских блюд не смогли умаслить его. Он отказывался с ней играть, разговаривать, и не смотря на все ее усилия на контакт не пошел. В нем словно выключился фонарик. Всегда такой открытый и улыбчивый, он выглядел потерянным. Все время молчал и просился домой.

А вечером, когда я укладывал его спать, он расплакался, и уткнувшись мне в грудь, обливаясь слезами просил не отдавать его маме.

У меня внутри все перевернулось. Я пропустил через себя волну его страха, с одновременной решимостью, больше не подпускать к нему Юльку. Успокаивал, качая и нашептывая обещания всегда быть рядом. Ощущал его вздрагивания, и гладил, гладил… прижимая к себе самое дорогое что у меня есть.

После того, как Никита заснул, я залпом махнул стакан коньяка, и позвонил Юльке. Все, на что меня хватило, это гаркнуть: «Уезжай!»

Она рыдала в трубку, просила прощения. Ей тоже было больно. Но ее боль меня не трогала. Свой выбор она сделала. А вот слезы моего сына, в которых она виновата, вызывали во мне жгучее желание ее придушить.

В целом, на холодную голову, я не был против общения. Есть же родители, которые смогли найти золотую середину между полярными убеждениями и создать любимому чаду ощущение гармонии и благополучия. Но как этого достичь, не травмировав психику ребенка у меня ответа не было. А может это не наш случай, или пока слишком рано.

Я никогда не говорил Никите про нее плохо, показывал общие фотографии, чтобы он не чувствовал себя нелюбимым, отвечал на вопросы. Но видимо какое-то детское чутье, подсказывало ему, что мне это неприятно. И мы все реже возвращались к теме «про маму». А после Юлькиного зимнего визита, она не всплывала совсем.

В сыне что-то незримо изменилось. В нем, словно зародилось ощущение неведомой опасности. Он стал более ранимым, тревожным. И мне стоило огромных усилий вновь вселить в него радостное восприятие жизни.

Юлька тем временем активизировалась. Стала чаще звонить, просила видео с Никитой, отправляла подарки. Отказать я ей не мог, она по-прежнему переводила деньги, которые не были лишними. А весной начался самый настоящий шантаж…или мы находим какое-то баланс, чтобы она могла общаться с сыном. Только какой? или она заберет у меня Никиту через суд!

— Вадим, я прилетела! — голос из динамика сотового прозвучал с претензией.

— И?

— Я хочу увидеть своего сына!

— Юль, как ты себе это представляешь? Что он бросится к тебе с распростертыми объятиями, с криком «мамочка»? — удержаться от сарказма не получилось.

— Я хочу забрать его на выходные. Мы специально сняли домик в загородном отеле. Там есть все для детей. Площадки, анимация, бассейн. Ему понравится.

— Забудь! Мой сын никуда с тобой не поедет!

— Нет, это ты послушай меня! — в ее голосе появились истеричные нотки. — Я хочу провести время со своим сыном! Хочу узнать его, подружиться. Хочу, чтобы он привык ко мне!

— Он тебе игрушка что ли?!Хочу! Хочу! Ты хоть понимаешь, какой это стресс для ребенка?!

— Прекрати орать! Если ты его подготовишь, это не будет стрессом.

— Ты дура, Юль? Он тебя знает по фотографиям. Какие к чертовой матери выходные?

— Мы с Денисом сделаем, все чтобы ему было хорошо.

— С Денисом? — мой голос проседает от еле сдерживаемой злости. — Ты собираешься навязывать моему сыну постороннего мужика?!

— Он мой муж!

— Да мне посрать кто он! Никуда он с вами не поедет!

— Не хочешь по — хорошему, — переходит на крик, — мы сами его заберем!

— Да?! Это интересно как?

— Ну почему ты такой твердолобый Вадим? Я же хочу, как лучше.

— Для кого лучше, Юль? Для тебя? — сбавляю обороты. Нам точно ни к чему сейчас сраться. Надо как-то договариваться. — Хочешь увидеть Никиту, давай вместе погуляем, сходим куда-нибудь вечером. Я буду рядом, если что помогу- подскажу.

Сглатываю эмоции, вставшие в горле комом.

— Он при тебе меня к себе не подпускает!

— Я с ним поговорю. Волшебного эффекта не обещаю. Он постарается… — последнее слово вытолкнуть из себя не могу…блять, да что постарается: понравиться? Угодить?

— Где и во сколько? — почуяв мою слабину, продолжает додавливать.

— В центральном парке у входа, где три поросенка. В пол-шестого. Давай только без мужа. Незачем Никиту еще и твоим мужиком пугать.

Отбив звонок смотрю на свои руки. Трясутся. Хорошо, что операций сегодня больше нет! Сжимаю и разжимаю кулаки. Меня накрывает чувством ускользающей из-под ног земли.

Все только налаживаться начало!

И снова…

Мне страшно. Мне жутко. Я боюсь, что меня исключают из уравнения, в котором я всегда был постоянной. Даже представить себе не могу, если Никита переметнется к Юльке…

Сегодня утром, когда я вложил Лике связку ключей от квартиры, в груди сияло теплое солнце. Овсяная каша, какао для Никиты, кофе с бутербродами — все это было так приятно и неожиданно. Она порхала по кухне, ободряюще сжимала мое плечо, трепала Никиту по волосам, а он рассказывал с набитым ртом о планах на вечер, где мы будем есть