додумались до этого? Отлично! Кстати, — как бы между прочим заметил он, — посол Верисов возвращается на Термин. Надеюсь, что временно.

Повисла короткая пауза, за которой стоял страх.

— Об этом было в послании? Уже начинается? — с тревогой спросил Ли.

— Не знаю. Сначала необходимо послушать, что скажет посол. Возможно, действительно начинается. В конце концов, что-то просто обязано случиться до выборов. Кстати, а почему вы выглядите таким испуганным?

— Потому что я не знаю, чем все это закончится. Вы, Хардин, зашли слишком далеко. Вы ведете слишком рискованную игру.

«И ты, Брут!» — подумал Сэлвор, но вслух сказал:

— Вы не намерены случайно вступить в новую партию Сермака?

Ли против воли улыбнулся:

— Ладно, ваша взяла. Может быть, теперь мы, наконец, пообедаем?

2

Хардина считают автором множества афоризмов — он был признанным мастером в этой области — но многие изречения ему приписывают ошибочно. Считается, в частности, что ему принадлежит фраза:

«Полезно иногда быть прямолинейным — особенно если у вас сложилась репутация хитроумного человека».

Поули Верисов неоднократно имел возможность последовать этому совету, потому что он уже четырнадцатый год находился на Анакреоне в двойственном положении, и жизнь его нередко представляла собой танец босиком на раскаленном железе.

Для жителей Анакреона он являлся Верховным жрецом, представляющим таинственный Фонд, который для «варварских» планет был оплотом той религии, которую в последние тридцать лет усиленно насаждал Сэлвор Хардин. В этой ипостаси ему оказывались всякие почести, которые его ужасно утомляли — он от души презирал все эти ритуалы, в которых был вынужден участвовать.

Но для предыдущего короля Анакреона, как и для его молодого внука, который теперь взошел на трон, он был всего лишь послом державы, которой они одновременно боялись и страстно желали завоевать.

Короче, это была весьма неприятная работа, и это его первое возвращение на Термин за последние три года было для него своеобразным отпуском, несмотря на вызвавший его неприятный инцидент.

Поскольку Верисову не впервой было путешествовать в условиях строжайшей секретности, то он в очередной раз воспользовался афоризмом Хардина о пользе прямолинейности.

Переодевшись в гражданскую одежду — что само по себе было маленьким праздником — он отправился на Термин на пассажирском лайнере вторым классом.

По прибытии он смешался с толпой в космопорте и из кабины видеофона позвонил в городскую ратушу.

— Мое имя — Ян Смайт. На сегодня мне назначена аудиенция у мэра.

Подключившись тут же к другой линии, деловитая молодая дама с неприветливым голосом произнесла несколько неразборчивых слов, а затем сухо сообщила Верисову: «Через полчаса мэр Хардин примет вас, сэр». Экран видеофона погас.

Выйдя из кабинки, посол Термина на Анакреоне купил номер «Городской газеты» и, словно бы прогуливаясь, прошел в парк при ратуше и уселся на первую же попавшуюся свободную скамейку. В ожидании назначенного часа он успел прочесть передовицу, спортивные новости и страницу с комиксами. Через полчаса, сунув газету под мышку, он вошел в ратушу и назвал в приемной свое имя.

Никто при этом не обращал на него внимания — словно он был человеком-невидимкой — и в этом не было ничего удивительного — ведь он вел себя совершенно естественно.

Увидев его, Хардин улыбнулся:

— Берите сигару! Как прошло путешествие?

Верисов не замедлил воспользоваться его предложением.

— Скучать не пришлось. По соседству со мной летел священнослужитель — направлялся сюда для прохождения специального курса обучения по использованию радиоактивного синтетического препарата для лечения рака. Вы, я думаю, в курсе…

— Но названия этого средства он ведь наверняка не знал?

— Конечно, нет. Для него это — Священная Пища.

Мэр улыбнулся:

— Продолжайте.

— Он вовлек меня в богословскую дискуссию и постарался приложить все усилия — естественно, на своем уровне — чтобы возвысить мой дух и помочь избавиться от низменного материализма.

— Он так и не смог узнать своего Верховного жреца?

— Без его малиновой мантии? Кроме того, он со Смирно. Довольно любопытное происшествие. Я даже удивлен, как прочно укоренилась религия науки. С точки зрения социологии, можно сделать вывод, что когда начала ослабляться связь Империи с ее окраинами, то и наука начала деградировать, в первую очередь, на дальних планетах. Теперь, чтобы ее приняли, науке пришлось предстать в новом обличии, что она и сделала. Все выходит очень складно, когда призываешь на помощь символическую логику. Я даже написал на эту тему статью — исключительно для собственного удовольствия — ее ведь не опубликуешь!

— Любопытно! — мэр заложил руки за голову и вдруг произнес. — А теперь рассказывайте, каково положение на Анакреоне?

Посол, нахмурившись, вынул изо рта сигару; с неприязнью взглянул на нее и отложил в сторону.

— Ситуация довольно скверная.

— Потому-то вы и прилетели.

— Естественно. Положение на сегодняшний момент следующее: основной фигурой на Анакреоне является принц-регент Виенис. Дядя короля Леопольда.

— Знаю. Но в будущем году Леопольд достигает совершеннолетия. Кажется, в феврале ему исполняется шестнадцать.

— Да, — Верисов выдержал паузу и мрачно добавил. — Если он останется в живых. Отец короля погиб при подозрительных обстоятельствах — во время охоты ему в грудь попала пуля-игла. Разумеется, было объявлено, что имел место несчастный случай.

— Кажется, я помню этого Виениса. Я видел его на Анакреоне, когда побывал там перед тем, как мы выкинули их с Термина. Сейчас, припомню. Кажется, смуглый такой молодой парень, брюнет; правый глаз у него еще косил. И нос такой смешной, крючковатый.

— Он самый. Косой глаз и нос крючком — только он уже успел поседеть. Он ведет нечистую игру. Правда, к счастью, это самый отъявленный дурак на всем Анакреоне. Он считает себя дьявольски хитрым, и это делает его глупость еще более очевидной.

— Так оно обычно и бывает.

— Он считает, что для того, чтобы разбить яйцо, в него надо влепить атомный заряд. Наглядное тому свидетельство — налог на церковную собственность, который он попытался ввести два года назад, сразу после смерти прежнего короля. Помните?

Хардин медленно кивнул и улыбнулся:

— Жрецы подняли жуткий вой!

— Да, такой, что он дошел до самой Лукреции. С тех пор Виенис стал куда осторожнее, когда имеет дело со жрецами, но все равно действует весьма грубо. В определенном смысле это плохо для нас — его самоуверенность безгранична.

— Не исключено, что он слишком усердно пытается скомпенсировать свой комплекс неполноценности. У младших