Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Где-то после полуночи ее телефон звякнул. Этот человек писал ей гораздо чаще, чем парень. Аарон Нодель. В ее телефоне он числился как АН. Он был первым в списке ее контактов. Она изменила его имя еще в Колорадо, когда почувствовала, что это нужно скрывать. Сердце ее забилось. Она прижала телефон к груди, словно пойманную птичку. Мэгги огляделась, но никто не обращал на нее внимания.
Они переписывались весь день, но сейчас-то уже ночь. Руки ее вспотели от предчувствия. В Колорадо он сказал, что им нужно перестать общаться, чтобы он не сказал того, чего не должен. Весь день Мэгги спрашивала: «Что вы боитесь сказать?»
И весь день АН отвечал: «Ничего, перестань, ничего, просто забудь».
А Мэгги не успокаивалась: «Нет, скажите!»
Он обещал, что когда-нибудь, может быть, скажет. А сейчас Новый год. Она представляла его в спокойной компании взрослых людей. Его жена пьет вино. Другой учитель с такой же женой сидит на диване в углу комнаты.
Он скажет Мэгги, скажет, когда увидит ее, но пока не нужно об этом думать. Он пьет водку. «С Новым годом», – написал он и спросил, целовалась ли она в Новый год. И она ответила: «Да, меня целовали Мелани и Сэмми».
Наступило молчание. Она физически почувствовала его и добавила: «Для смеха!»
«Это не считается», – написал он.
Странные слова. Мэгги почувствовала, что сделала что-то не так. Он обладал странной властью над ней – она вмиг почувствовала себя глупой. И не только потому, что он был старше и был ее учителем. И это тоже, но было что-то еще.
«А вы?» – спросила Мэгги.
«Я женат, Мэгги».
Что это значило? Да что угодно. Он мог сказать: «Я женат, поэтому мы можем заниматься этим всегда. И конечно же, когда пробили часы, я засунул язык глубоко в рот моей избранницы, хотя дети играли у наших ног». Или: «Я женат, поэтому все сексуальное между нами давно умерло. Это как фарш для гамбургеров в кафе, где ты работаешь. Нашу страсть не возбудить, даже если наступить ей на хвост каблуком. Мы вместе оплачиваем счета и иногда допоздна смотрим ток-шоу, если есть настроение».
«О», – написала Мэгги. Она оглядела комнату, хотя не хотела, чтобы в ней что-то изменилось.
Как любая девушка, которая влюбилась в человека старше себя, она не знала, чего хочет. Она не знала, хочет ли секса или чтобы не было секса. Или ей хочется раздеться перед окном в собственной комнате, чтобы он при этом смотрел на нее с улицы. Ей просто хотелось какого-то увлечения. Букета без записки, оставленного на пороге.
Лина
Дискуссионная женская группа собралась во врачебном офисе Лины. За смотровыми кабинетами располагалась просторная и красивая комната с большим овальным столом из красного дерева. За этим столом поздним ноябрьским вечером восемь женщин пили «Шардоне» из пластиковых стаканчиков и закусывали орешками кешью и пшеничными чипсами с острым хумусом. Женщины не были ровесницами – от тридцати до шестидесяти. Среди них была Эйприл, очень красивая учительница с пятилетним сыном Тристаном, и Кэти, которая несколько раз выходила замуж и обладала непреклонностью Долли Партон – вряд ли кому-нибудь удалось бы подчинить ее себе.
Женщины пришли к врачу за гормональными препаратами и ради похудения. И все они неуютно чувствовали себя в собственных телах. Они говорили, что это связано с покроем брюк, с тем, как ткань свисает с костей таза. Потеря веса создает пространство между нами и миром, а гормоны заполняют это пространство новыми потребностями или старыми, но прошедшими переоценку.
У Эйприл очень симпатичный бойфренд. Она показала его фотографию, и все согласились с тем, что он красив. После этого на Эйприл стали смотреть иначе. Ее осматривали с ног до головы. Эйприл рассказала, что они вместе уже несколько лет и очень счастливы.
– У меня было кое-что в прошлом, – с улыбкой сказала она, – и мать моего бойфренда это знает. Она никогда не позволит мне забыть об этом. Городок-то у нас маленький.
В прошлом у Эйприл уже было несколько партнеров, но с тех пор, как она переехала сюда, ее сексуальная жизнь просто забила ключом. Сначала смущенно, но потом, почувствовав поддержку группы, Эйприл более уверенно рассказала, что ее бойфренд постоянно боится стать рогоносцем. Когда они занимаются сексом, он просит ее рассказать о больших пенисах других мужчин в ее жизни.
Эйприл знает, что есть черта, которую нельзя переходить. Она не может рассказывать о том, что чей-то пенис был больше, чем у ее друга. Она знает, что не нужно называть имен, чтобы он не полез в фейсбук и не начал проверять, не общается ли она с ними. Она не рассказывала ему об итальянце Масси, с которым провела несколько фантастических недель в Сан-Себастьяне. Она не рассказывала, каково это – смотреть из окна серого каменного дома, когда Масси входит в нее сзади. Не рассказывала, потому что все еще тоскует по этому ощущению.
Лине тридцать два года. Она самая молодая в группе и единственная католичка. Порой от слов других женщин ей неловко, но бокал вина избавляет ее от этого чувства.
– А ты, дорогая? – спрашивает Кэти, мать-наседка. – Что происходит с тобой? Я чувствую, что тебе есть что рассказать нам.
– Да, – кивает Лина. – Это интересно. Я как раз переживаю серьезные перемены.
– Что за перемены, милая?
Медленно, но решительно Лина рассказывает о своем муже, Эде. Она три месяца ждала, чтобы он прикоснулся к ее телу. Просто прикоснулся. Когда Лина прочувствовала свое отчаяние в полной мере, она заговорила с Эдом уверенно и твердо.
– Как ты можешь называть себя мужем, – сказала она ему, – не давая жене того, что должно связывать нас друг с другом сильнее чего-либо другого?
Кэти закашлялась и покачала головой.
– А ты говорила ему, как это важно для тебя? – спросила Эйприл.
– Почти каждый день, – ответила Лина. – Я говорила ему… – Лина заплакала. – Я говорила, что всего лишь хочу поцелуев. Я хочу поцелуев больше всего на свете!
Женщины за столом опустили глаза и нервно взялись за свои стаканчики. Вино превратилось в микстуру от кашля. Женщины стали давать советы – тщетные. Как разжечь огонь. Лина сказала, что перепробовала абсолютно все.
Она надевала сексуальные трусики. Отправляла детей к бабушке с дедушкой.