– Тем летом мы приходили сюда с Сэмом и Гейбом, – сказала Лайла. – Пили пиво и курили. Почти каждый день.

– Тут красиво, – заметила Лайла.

– Очень. Будет жаль расстаться с этим местом.

– Так зачем продавать? Почему не восстановить хижину и не сдавать ее?

– Были б деньги. Налоги и так съедают все до цента. В прошлом году пришлось выложить сорок штук. На то, что осталось, крышу не починить и септик не построить.

– Сорок тысяч долларов?

– Добро пожаловать в Нью-Гэмпшир.

– Чем же вы занимаетесь? Откуда берутся деньги?

– Отовсюду: летом обслуживаю озерные домики, прибираюсь в них, готовлю к заезду новых арендаторов. В остальную часть года берусь за все подряд. Вы на этот дом не смотрите, я вообще-то рукастая. Могу каменную стену починить и настил выложить. У нас место такое: богатые наездом, бедные торчат безвылазно, а те, кто между, уезжают.

– Сэм поэтому хотел уехать? – спросила Эстер.

– Понятия не имею, почему он сбежал. Выяснить это я вас и наняла.

– У вас же должны быть какие-то мысли по этому поводу.

Оглядевшись, Лайла сказала:

– По ночам Гейб с Сэмом тайком выбирались из дома. Думали, я не знаю… У нас тут было каноэ, и мальчишки на нем уплывали по озеру к другим домикам. Сэм знал, что они по будням пустуют. Тогда мы тоже в них прибирались, так что знали, кто приехал, а кого нет. Сэму нравилось корчить из себя богатея. Попивал их джин и тянул слова, как люди из высшей касты. Он таскал из домов всякие мелочи, я потом нашла их у него в комнате. Рылся в вещах, пытался понять, как эти люди стали теми, кто они есть.

– Поэтому и сбежал? Понял, что если останется, то не будет тем, кем хочет?

– Может быть. Отчасти точно поэтому.

Эстер попинала ногой заледенелый гранитный выступ.

– Но за Гейба-то отвечала Шерил, не вы. Что же произошло? Он просто появился однажды у вас дома и больше не уходил?

– Примерно так. Правда, осенью ему бы все равно пришлось уйти, и Сэму это тоже не нравилось.

– Почему было не оставить Гейба?

Лайла ответила не сразу.

– Стали происходить странности.

– Какие?

– Просто странности.

Лайла ушла в сторону дома. Поднялась по крыльцу и вошла в висевшую на честном слове москитную дверь без сетки. Выждав пару секунд, Эстер последовала за ней. Хижина была сложена из крашенных в бурый цвет сосновых досок, с двускатной крышей, забранными плотной сеткой окнами и кирпичной трубой, начинавшейся у одной из стен. Эстер осторожно поднялась по гнилым ступенькам туда, где в единственной комнате хижины стояла Лайла. Воздух тут был сырой и холодный. Пол усеивали следы многочисленных подростковых сходок: пивные баночки, окурки, упаковки от презервативов. Кто-то написал аэрозольной краской на стене «Тина + Тайсон навсегда». В углу лежала куча сучков и веток, в очаге – зола.

– Как ни гоняю эту шпану, все равно сюда лезут, и так каждое лето, – посетовала Лайла. – Все думают, что первыми обнаружили это место. Ни к чему хорошему это не ведет. Мы сами такие были.

– В неприятности попадали?

– Случалось.

– Как?

Лайла промолчала, и Эстер сделала осторожный шаг вперед. Даже под ее весом широкие половицы прогибались. У Эстер было слабое ощущение, будто она весь день взбиралась на гору и вот теперь, оказавшись на вершине, не знает, как быть дальше. Разве что спускаться обратно.

– Для чего вы меня наняли? – спросила Эстер. – Продажа земли и хижины ни при чем. И труп отношения к делу не имеет, верно? Так почему сейчас?

– Мне нужно было узнать.

– Что?

– Что ничего из этого значения не имело.

– Из этого – это из чего?

Лайла опустила ружье на пол и присела.

– Я же говорила, что стали происходить странности, и мы с Сэмом повздорили. Из-за Гейба.

– В каком смысле?

– В сексуальном.

– Он в вас влюбился?

– Все немного сложнее, – ответила Лайла, стараясь не смотреть Эстер в глаза.

Внезапно в голове у Эстер сложилась картина. Она сама жила похожей жизнью. Она вспомнила себя, юную, уязвимую, одинокую, за которой некому было присмотреть. Она вспомнила, как хотела быть нужной.

– Вы переспали с Гейбом, – сказала Эстер.

Лайла выдохнула.

– Ну да, – сказала она. – Только это ничего не значило.

– Вы были взрослой. Вы для них были взрослой.

– Ненамного взрослее, – уточнила Лайла.

– Двадцать три – это намного больше четырнадцати.

Эстер саму удивило, с какой злостью она это сказала. Лайла побледнела, не то со стыда, не то от ярости.

– Теперь-то какая разница? – спросила она.

– Для вас большая. И для Гейба тоже наверняка. Вы хоть представляете, каково это – расти одному?

– С Гейбом я совершила ошибку, – признала Лайла. – Поверить не могу, как ужасно тогда ошиблась. Я жалею об этом до сих пор. Я хотела… как-то загладить вину, извиниться, исправить что-то.

– Даже Сэм понял, как неправильно вы поступили. Из-за этого вы и поссорились, верно? Он хотел увезти Гейба как можно дальше от вас.

Потрясенная, Лайла невесело рассмеялась.

– Вы та еще стерва. Не пытайтесь выставить Сэма героем, ничего глупее не придумаешь. Сэм заботится лишь об одном человеке, о себе самом.

– Мне показалось, что он присматривает за Гейбом, – не согласилась Эстер. – Они до сих пор вместе, а это наверняка далось им нелегко.

– Ясно, вы меня, похоже, не слушали, – сказала Лайла. – Мы ведь рассорились, и рассорились именно из-за Гейба.

– Они тоже спали?

– Не сказала бы, но кто их знает… Они были неразлейвода, и Сэму не нравилось, что Гейб обратил внимание на меня. Не хотел терять контроль.

– Я присматриваю за лучшей подругой с тех пор, как познакомилась с ней. Так поступают друзья. А этим двум мальчикам приходилось жить под одной крышей с совратительницей малолетних.

– Да не совратительница я! Господи боже… С чего ты взяла?! – брызжа слюной, взорвалась Лайла. Эстер посмотрела на ружье, и Лайла проследила за ее взглядом. – Я уже подумываю прострелить тебе башку к черту, – призналась она, и Эстер, поднимая руки, попятилась к стене.

– О, да не боись ты, дура такая. Хоть всем расскажи, не жалко. Никто тебе не поверит. А если и поверит, то ни хрена уже не поделаешь. Тебе надо кое-что знать про Сэма: он не всегда жил со мной. До двенадцати он обретался у бабки в Тамворте. Потом она преставилась, но нашли ее только через неделю. Она сидела за кухонным столом, лицом в тарелке со спагетти. Был июль, весь дом провонял.