Герцог де Мальбре принял объяснение Жанетты, что Мариетта их старая знакомая и погостит у них до свадьбы Леона, с вполне серьезным лицом, но в глазах у него, как говорится, прыгали чертики. Он был знаком с де Вильневами много лет и до сих пор не встречал у них никого, хотя бы отдаленно похожего на рыжую лисичку, которая так дерзко препиралась с Леоном во время их возни с непослушной козой. Что касается того, как могла дама благородных кровей разъезжать по сельской местности босиком и при этом сама править мулами, то об этом Жанетта не сочла нужным распространяться, а воспитанность не позволяла герцогу настаивать на этом. Скорее всего он подумал, что Жанетте трудно было бы найти приемлемое объяснение.

Первым чувством Рафаэля было разочарование, однако вскоре оно сменилось радостью. Разочарование возникло от того, что если эта девушка отнюдь не местная крестьяночка, то овладеть ею нельзя будет без предварительного ухаживания, а радость — от того, что, находясь в ее обществе более или менее длительное время, он может не опасаться соперничества Леона, полностью поглощенного матримониальными чувствами и подготовкой к свадьбе. Как и его отец, он полагал, что объяснение де Вильневов по поводу присутствия в замке Мариетты слишком туманно, чтобы считать его удовлетворительным, но это делало ситуацию еще более пикантной. Была ли эта девушка любовницей Леона? Возможно ли, что он не желал бы с ней расставаться даже теперь, когда вот-вот вступит в брак с Элизой? Собственно говоря, это не первый случай, когда они с Леоном претендуют на внимание одной и той же дамы. Но на сей раз у него, Рафаэля, есть важное преимущество. Мариетта Рикарди вряд ли радуется тому, что Леон женится, и, несомненно, захочет найти утешение в объятиях другого мужчины. И Леон ничего не сможет с этим поделать. А если бы и попытался что-то предпринять, его нареченная узнала бы его тайну. Рафаэль потерял слишком много женщин, которые предпочли темное обаяние Леона, и теперь не мог не ощущать некое чувство удовлетворения. Мариетта Рикарди понятия об этом не имела, но в глазах Рафаэля де Мальбре она уже ему принадлежала.

Сотрясаемая нервной дрожью, Мариетта прошла следом за Селестой по галерее, а потом вниз по широкой лестнице. Леон с бокалом в руке стоял у камина. В отличие от своего друга волосы он не напудрил, они ниспадали блестящими волнистыми прядями на изысканный кружевной воротник, украшавший камзол из темно-красного бархата.

Мариетта вздохнула — глубоко и все еще с дрожью, и набралась храбрости посмотреть Леону в глаза. Ноги у нее вдруг сделались ужасно слабыми, когда в глазах этих вместо ожидаемого ею гнева она первым долгом увидела изумление, а вслед за ним нескрываемое восхищение.

Глубокое декольте ее платья было отделано красивой шелковой лентой, на корсаже вышиты маленькие цветочки из перламутра. Нитка жемчуга украшала шею — это был дар Жанетты. Золотое облако ее волос Селеста уложила в модную прическу.

У Леона перехватило дыхание. Милостивый Боже, несмотря на то что рядом с ним была Элиза, кровь его так и вспыхнула огнем! Кое-как справившись со своими эмоциями, Леон со всей любезностью повернулся к своей хрупкой нареченной с намерением познакомить ее и Мариетту.

Страх Мариетты уже прошел. Элиза Сент-Бев в своем небесно-голубом шелковом платье была похожа на китайскую фарфоровую куколку, вьющиеся белокурые локоны ниспадали ей на обнаженные плечи. Она взяла руку Мариетты в свою и улыбнулась невероятно сладкой улыбкой. Если Лансер и Шатонне полны были слухов о рыжеволосой девчонке, которую привез с собой Лев Лангедока, то до мадам Сент-Бев эти слухи явно не дошли. В ее глазах не было ни малейшего намека на ревность или неодобрение.

— Мне так хотелось познакомиться с вами, — заговорила она голосом очень нежным и чуть громче шепота — Я просила Леона привезти вас с собой ко мне. В Лансере очень мало людей моего возраста, мне почти не с кем подружиться.

Мариетта растерялась донельзя, не зная, что сказать. Она возненавидела эту женщину из-за того, что ее любил Леон, а теперь, когда они встретились лицом к лицу, ненависть испарилась так же быстро, как роса в солнечное утро.

— Герцог де Мальбре, — произнес Леон, и руки Мариетты коснулись губы весьма достойного господина, который в первой половине дня смотрел на нее с насмешкой, хоть и незлобивой. На вид ему было немногим за пятьдесят. На ногах башмаки на высоком каблуке, украшенные крошечными бриллиантиками. Одежда из темно-синего бархата, воротнички и манжеты обшиты золотого цвета кружевом — венецианским. Мариетта перестала улыбаться, подумав, не принадлежит ли элегантный герцог к числу тех, кто провозит драгоценный товар во Францию контрабандой, спрятав под плащом.

— А это Рафаэль де Мальбре.

Голос у Леона слегка изменился, когда его лихой приятель поцеловал руку Мариетты более долгим поцелуем, чем того требовала обычная вежливость.

— Рад познакомиться с вами, мадемуазель. Если бы я знал, что Шатонне хранит такие сокровища, то приехал бы сюда давным-давно.

— И был бы разочарован, — произнес Леон, стараясь скрыть нотку раздражения в голосе. — Мадемуазель Рикарди появилась здесь совсем недавно. Ее дом в Венеции.

— Ее домом, — отвечал на это Рафаэль де Мальбре, в голубых глазах которого сияло нескрываемое восхищение, — должен быть Версаль. Своей красотой она затмила бы самых прославленных дам при дворе.

Леон крепко взял своего друга за руку и отвел туда, где Селеста с лихорадочным нетерпением дожидалась, когда же ее наконец представят.

Жанетта пригласила гостей пройти в столовую к великолепно накрытому столу. Мариетта с душевным облегчением отметила про себя, что Лили все сделала хорошо. Белоснежная скатерть из камчатного полотна уставлена серебряной посудой, а в самом центре стола поместилось блюдо с зажаренной индейкой, нафаршированной каштанами, и с гарниром из печеных яблок. Мариетта научила Лили раскладывать салаты так, чтобы они выглядели более аппетитно. На буфете высилась огромная чаша со свежими фруктами.

Обычно спокойное лицо Жанетты было немного встревоженным, когда она обратилась к сыну со словами:

— Анри говорит, что король уже выражает недовольство твоим долгим отсутствием.

— Даже Людовик не может ожидать, что я, добравшись в такую даль на юг, вернусь через две недели, — ответил Леон, все внимание которого было приковано к тому, что Рафаэль что-то нашептывает Мариетте на ухо, а та вроде бы даже слегка улыбается. Ему было очень трудно сосредоточиться на разговоре с матерью.

— Но Жанетта меня уверяет, будто вы вообще не имеете намерения возвращаться ко двору, — заметил герцог, взгляд которого не сходил с нежного личика молодой вдовы.

— Это правда. Мое место здесь, в Шатонне, а не в Версале. Я не создан для жизни придворного.

— Вы недостаточно раболепны для этого, — сухо согласился герцог, — но если Людовик потребует, чтобы вы вернулись, у вас не будет выбора. Я возвращаюсь в конце месяца, и король ожидает, что вы и ваша супруга составите мне компанию. Вам понравится Версаль, — обратился он к Элизе. — Лангедок не место для такой красивой женщины. В Версале балы, маскарады, игры…