Кирган снова почувствовал внутреннее сопротивление, которое уже было совсем угасло при последних словах мужчины.

– Передачи носить и в очередях стоять я не буду, – грубовато и резко прервал он женщину. – Если вам нужно именно это, я дам вам координаты своих коллег, которые на этом специализируются. Вы им заплатите и не будете иметь головной боли с передачами.

Вот и слава богу, сейчас они сами откажутся от рискованной идеи заполучить адвоката Киргана.

– Да нет, вы не поняли. – Голос женщины по имени Маргарита Михайловна был прозрачен и невозмутим, словно она не только не обиделась на грубый тон адвоката, а даже не заметила его. – Передачи мы будем носить сами. Но такая ситуация в нашей жизни впервые, и мы совершенно растерялись. Не знаем, куда ехать…

– На Шоссейную улицу, – перебил ее Кирган. – Женский следственный изолятор находится там.

– Мы никаких порядков не знаем. Что можно передавать, что нельзя, в каком виде. Что, в конце концов, нужно молодой женщине в камере. Нужно ли получать разрешение какое-то специальное и так далее. Очень надеемся, что вы нам все разъясните и убережете от ненужных ошибок.

И все равно браться за дело Виталию Киргану не хотелось. Ну вот просто откровенно не хотелось. Придется сказать правду, если эти старики ее сами не увидели. Но как же можно было не увидеть его помятое небритое лицо и воспаленные глаза? Чудеса, право слово!

– Вы не понимаете, к кому пришли, – негромко и неторопливо, даже как-то обреченно произнес он. – Я в плохом состоянии и не гожусь для того, чтобы оказаться вам полезным. Вы сами видите, что со мной происходит, да и Нонна Станиславовна наверняка вас просветила. Найдите кого-нибудь повеселее и пободрее, от него будет больше толку, чем от меня.

Он бросил выразительный взгляд на пустые бутылки, нахально торчащие из всех углов и закоулков. Вот и правильно, что не стал приводить помещение в порядок, в который раз подумал адвокат, пусть следы его чудесного образа жизни сослужат свою службу.

Маргарита Михайловна вздохнула и легонько тронула Виталия за рукав толстого вязаного свитера. В доме было натоплено и даже жарковато, но Кирган одевался тепло, потому что его все время познабливало, весь последний год он ощущал неведомо откуда тянущийся холод, словно широкая плоская струя ледяного воздуха дула откуда-то справа из неведомо откуда взявшейся прорехи. Раньше такого не бывало, а вот после ТОГО – началось…

– Я не знаю, каковы ваши личные обстоятельства, – зажурчал ее хрустальный прохладный голосок, – которые довели вас до такого, но догадываюсь, что они очень тяжелы. Возьмите себя в руки, потому что, как бы ни были они тяжелы, нельзя ни слишком радоваться, ни слишком печалиться. Это неправильно и неумно.

Кирган не понял ни слова из того, что сказала эта маленькая худенькая пожилая дама. Как это: нельзя слишком радоваться? И как же не печалиться?

– Человек во всем должен придерживаться середины, – продолжала она, – он не должен иметь ни чрезмерной злобы, ни чрезмерной любви, не должен слишком предаваться печали, ни восторгаться от радости – одним словом, в нем должно быть полнейшее отсутствие крайностей и увлечений. В этом заключается основное правило личной нравственности. Конфуций сказал: «Переходить должную границу то же, что не доходить до нее».

– А все остальное кто сказал? – недовольно спросил Кирган.

Недовольство его было вызвано исключительно тем, что мысль показалась ему бредовой и неправильной. Разве это плохо, когда много любви? Пусть даже чрезмерно много. Любовь не может быть избыточной, чем ее больше – тем лучше. И только после ТОГО он начал понимать, как много значит для него любовь окружающих, как он привык чувствовать ее согревающее тепло, привык опираться на нее и знать, что она окутает его непробиваемым коконом, сквозь который не проникнет ни одно плохое событие и ни одна злая мысль не сможет его ранить. Он жил с этим ощущением всю жизнь, только не понимал, что все дело было именно в любви, которая его окружала. Теперь любви нет, осталась только ледяная колючая ненависть, эту ненависть он не может забыть, не может сделать вид, что ее нет, он ее ощущает каждой клеточкой и мерзнет, страшно мерзнет… А эта пожилая тетка с хрустальным голоском утверждает, ссылаясь на древнего мудреца, что человек не должен иметь чрезмерной любви! Глупость несусветная! Не этому его учили в школе, и не об этом была великая русская литература, которую он в таком количестве прочел еще в юные годы. И, уж во всяком случае, он не собирался выслушивать доморощенную философию этой старушенции. Пусть и элегантно одетой.

– Все это сказал тоже Конфуций, – спокойно ответила Маргарита Михайловна.

Кирган презрительно поморщился. Ему страшно захотелось присесть и опереться локтями о стол, стоять становилось все труднее, но теперь уж как-то глупо было приглашать гостей занять места на стульях. Черт, надо было сразу… Но кто ж мог знать, что визит так затянется?

– Со времен Конфуция прошло слишком много времени, чтобы ориентироваться на его высказывания. Человек изменился, и весь мир изменился. А вы собираетесь потчевать меня давно прокисшим блюдом, – сказал он, скривившись.

– А вы поспорьте хотя бы с одним постулатом Конфуция, – улыбнулась посетительница. – Он формулирует пять верховных добродетелей: человеколюбие, то есть сострадание ко всем нам подобным без различия, правосудие, или воздаяние каждому должного без всякого лицеприятия, повиновение действующим законам и соблюдение установленных обрядов господствующей религии, правдолюбие, то есть неуклонное отвращение от всего ложного, и, наконец, верность и честность всегда и во всем.

Неужели все так просто? Да нет, не может быть, наверняка эта тетка что-то переиначила и добавила отсебятины, трудно поверить, что два с половиной тысячелетия назад китайский мудрец мог проповедовать подобные истины. Да и насчет человеколюбия не все сходится…

– Ну, с ходу мне поспорить будет трудновато, – признался он, – но я вам навскидку сразу отвечу, что, имея постоянно дело с преступниками, сохранить человеколюбие как-то проблематично, прямо скажем.

Женщина снова улыбнулась. Вообще она все время улыбалась в отличие от ее серьезного и сосредоточенного спутника, и это почему-то очень нравилось Виталию Киргану. Нравилось помимо его воли.

– Трудно, говорите? – повторила она следом за адвокатом. – Испытать трудности, а затем добиться успеха – в этом состоит человеколюбие.

Вот тут уж Кирган точно ничего не понял. Слишком сложной оказалась мысль для него сегодняшнего. И он даже не стал притворяться, что понял.

– А вы сами подумайте, – предложила ему Маргарита Михайловна.

– Может быть, наше время все-таки не соответствует мыслям вашего любимого Конфуция? – недоверчиво спросил Виталий. – Два с половиной тысячелетия с чаши весов не скинешь, ушло времечко-то, а?

– У-у, вот тут вы ошибаетесь кардинально. – Маргарита Михайловна уже не улыбалась, а открыто смеялась. – Конфуций намного более современен, чем вы даже можете себе представить. А уж вы-то, юрист, должны себе это представлять в полном объеме.