Ответ я получила буквально через секунду. В замке повернулся ключ, дверь распахнулась, и крошечная прихожая съежилась, когда туда ввалились три добрых молодца.

— Где тебя черти носят, Варвара? — любезно приветствовал меня Марк. — Мы четыре часа сидели у телефона! Неужели трудно было сообразить, что мы волнуемся, и позвонить?

— Разумеется, она не могла этого сделать, — елейным тоном пропел Прошка. — Ведь у нее на даче нет телефона, а проститься с ненаглядным Лешенькой за жалкие шесть часов — для Варвары дело немыслимое. Как ты не понимаешь, Марк, они не увидятся аж до завтра! Что в сравнении с такой разлукой какое-то убийство? Удивительно, что она вообще сподобилась вернуться.

— Привет, Варька. У тебя все в порядке?

— Привет, Генрих, — сказала я, проигнорировав два первых выступления. — Если в данных обстоятельствах можно говорить о каком-то порядке, то да.

— У тебя проблема со слухом? — холодно осведомился Марк. — Я спросил, где ты была?

— У нее проблема с мозгами, — снова влез с комментарием Прошка. — В них помещается не больше тридцати байтов информации.

— У меня проблема с двумя склочными субъектами, которые вот уже …надцать лет не дают мне прохода. Мне просто незачем отвечать на твои вопросы, Марк. Как видишь, Прошка прекрасно справляется и без меня.

— Давайте не будем ругаться, — тактично предложил Генрих, который ругаться и не думал. — На это уходит слишком много времени.

Молчаливо признав справедливость последнего утверждения, мы перешли на кухню и кое-как разместились за столом. Прошка поставил чайник и вообще взял на себя хозяйственную часть церемонии, а я получила возможность удовлетворить любопытство друзей.

— Домой я вернулась уже довольно давно, но позвонить вам сразу не могла, поскольку расторопный капитан Селезнев уже ожидал меня под дверью. Я знала, что вы будете звонить, и, понятное дело, отключила телефон.

Прошка выронил масленку.

— Нет, вы когда-нибудь видали подобное бесстыдство?! Она знала, что мы будем звонить, и, ПОНЯТНОЕ ДЕЛО, отключила телефон!

Марк досадливо поморщился:

— Уймись! Конечно, понятное дело. Если бы мы позвонили во время их беседы, опер догадался бы, что Варька знает, где нас искать. Непонятно, почему она не позвонила потом. — Он перевел взгляд на меня. — Ведь не три же часа вы беседовали?

— Ну, может, не три, но долго. А как только я включила телефон, он затрезвонил без передыху. Сначала Машенька, потом Серж. Да, Генрих, должна сказать, я в тебе разочаровалась. Я всегда считала, что ты непревзойденный враль, что барон Мюнхгаузен недостоин чистить тебе сапоги, и вот — на тебе! Даже Машенька назвала твою ложь смехотворной. Или ты не знаешь, что научные институты вот уже лет десять не посылают сотрудников в командировки?

— Знаю. — Генрих смущенно улыбнулся. — Это была не самая удачная выдумка. Но меня так ошеломило известие об отравлении, что ничего лучшего на ум не пришло. Я понимал только одно: домой возвращаться нельзя. Машенька и так все выходные поглядывала на меня подозрительно. А теперь уж точно вытянула бы из меня правду.

— Твоя телеграмма только усугубила ее подозрения. Машенька, когда звонила сюда, была на грани истерики. Мне пришлось сказать, что ты должен помочь мне выпутаться из одной неприятной истории, суть которой я открыть не могу, поскольку связана словом. Ты уж, пожалуйста, придерживайся в дальнейшем этой версии. Не подведи меня.

— По-вашему, сейчас самое время обсуждать ваше вранье? — едко поинтересовался Марк, наблюдая за Прошкой, который хлопотал у холодильника. — Или искать, чем набить себе брюхо? У нас, может быть, считанные часы на то, чтобы разобраться с убийством! Так попытайтесь хоть раз в жизни сосредоточиться на главном. О чем тебя спрашивал оперативник, Варвара?

«Ну вот и началось, — мрачно подумала я. — Черт, что же теперь делать?» Человек, наделенный воображением и мало-мальским умением притворяться, способен обмануть многих: начальника, коллег, соседей, родственников, супруга, приятелей и, возможно, даже друзей. Но только не в том случае, когда он на протяжении многих лет делил с этими друзьями хлеб, жилье, тяготы походов, радости и невзгоды студенческой жизни, суету совкового быта и многое другое. Коллеги редко имеют возможность наблюдать вас в кругу семьи или приятелей, имеющих с вами общее увлечение. Родственники, напротив, зачастую ничего не знают о ваших деловых качествах и умении строить отношения с сотрудниками и партнерами. Таким образом, какая-то часть нашей личности всегда остается для близких белым пятном. Но если близкий одновременно и друг, и коллега, и сосед по комнате, и партнер по играм, походам и досугу вообще, если он имел возможность наблюдать за вами в самых разнообразных условиях в обществе самых разных людей, можете не сомневаться — вы для него прозрачнее горного хрусталя. Любая попытка обмануть такого близкого заранее обречена на неудачу.

— Да! Я же еще не рассказала о разговоре с Архангельским! — «спохватилась» я, проигнорировав вопрос Марка (и немедленно заслужила подозрительный взгляд). — Глыба отказался утаить визит Мефодия к Генриху. Он собирается выложить Селезневу все как на духу.

— Что?!

— Приехали.

— Вот сволочь!

Эта новость подарила мне небольшую передышку. Прошка, Генрих и Марк минут десять изливали негодование и обсуждали возможности прищучить или усовестить ренегата.

— Нет, нам его не сбить, — подвел неутешительный итог Прошка. — Глыба всегда прет напролом, и плевать на остальных, а от попыток прижать его он только звереет. Все. Наше время истекло. Странно, что за тобой еще не пришли, Варвара. Ведь ты сказала этому оперу, что Мефодия у Генриха не было и мы не видели его с доисторических времен?

Я не ответила. Вся троица устремила на меня недоуменные взгляды.

— В чем дело, Варвара? — осведомился Марк с инквизиторским прищуром. — Что означает твое молчание?

— Мое молчание означает, что говорить на эту тему я не намерена.

— Спятила?! — взвился Прошка. — Нашла время фокусничать! Немедленно рассказывай, что у тебя произошло с оперативником, или я сейчас из тебя душу вытрясу. — Он бухнул на стол чайник с кипятком и навис надо мной этаким пухлым ястребом.

Я неторопливо налила себе чаю, обвела компанию задумчивым взглядом, откашлялась и сказала:

— Должна сообщить вам несколько фактов. Первый: Мефодий отравился атропином — лекарством, которое окулисты капают пациентам в глаза, чтобы исследовать глазное дно. Второй: смертельная доза атропина очень велика, что-то около стакана. Третий: Мефодий определенно выпил яд у Генриха, в промежутке между десятью вечера и двумя ночи. Четвертый: достать атропин сравнительно несложно, поскольку в клиниках за его расходом строго не следят. И пятый: до пятницы милиция никого из нас тревожить не будет, так что на раскрытие убийства у нас есть двое с половиной суток. В крайнем случае — трое. Это все, что я имею вам сообщить. Можете не утруждать себя дополнительными вопросами.