Тарман, однако, среагировал гораздо быстрее, чем Адольф, и кинул вперед магическую ловушку. Огромный кот развернулся в прыжке, уворачиваясь от заклинания, и понесся по направлению к лесу. Левую заднюю лапу свело острой покалывающей болью, там, где ее коснулась голубоватая, магическая сеть, но конечность не потеряла чувствительность и продолжала нормально функционировать. Дерри с облегчением отметил, что и в зверином обличие, магия так же наносит ему минимальный урон. Из-за спины доносились гневные вопли Тармана, призывающего стражу к порядку, и одинокие хлопки арбалетных выстрелов. Но серебристый барс вихрем несся по полю и скоро скрылся в ближайших кустах. Догнать наглое животное не представлялось возможным. Как только ветки сомкнулись за пушистым кошачьим хвостом, зверь позволил себе перейти на легкий пружинящий шаг. Разведку можно было считать более или менее удачной. Если «удача» — применимое к данной ситуации слово. Дерри все еще не был уверен, что в замке Хакисы основал свою резиденцию Сарт, но Адольф и Тарман на подходах к воротам по-хозяйски разговаривающие со стражей, явно свидетельствовали, что на этой территории прочно обосновался синдикат. Все самые неприятные подозрения подтвердились, и ксари понимал, что достать из сокровищницы замка ожерелье, при условии, конечно, что оно все еще там, будет очень сложно, если вообще возможно.

Если с любым другим владельцем украшения и можно было бы договориться, заплатив за вещь определенную сумму золотом, то с синдикатом этот номер вряд ли пройдет, разве что через подставных лиц. Потому что выйди на представителей синдиката хоть кто-либо из их компании цена будет одна — он, Дерри, желательно перевязанный красной подарочной ленточкой. А сам Лайтнинг совершенно не желал выступать в роли разменной монеты, даже в оплате за такую значимую вещь. В то же время, он не был уверен в том, что узнавший цену за недостающий для проведения ритуала предмет Калларион, сможет отказаться от лелеемой тысячелетиями идеи. Скорее всего, эльф не задумываясь выменяет жизнь и свободу какого-то там ксари на столь желанное украшение. Искушать судьбу не хотелось и следовало подумать над приемлемым выходом из создавшейся ситуации, а это значило, что придется опять перебегать дорогу синдикату. При любом развитии событий получалось, что крайним будет он, ксари. Что в первом, что во втором случае остается вполне реальная опасность быть схваченным людьми Сарта. В то, что охота на него отменена, Дерри абсолютно не верил, это было просто преддверием какой-то хорошо спланированной пакости. Ловушки, в которую, он непременно должен угодить. Вопрос, в каком месте расставлены силки? Не здесь ли? Лайтнинг недовольно тряхнул хвостом, отгоняя от себя упаднические мысли. В конце концов, Сарт за ним охотился, и, вероятнее всего, еще долго не откажется от этой идеи, следовательно, перебегая дорогу синдикату, он, Дерри, ничего не теряет, а только приближает неизбежное столкновение с людьми Сарта и получает возможность сорвать их планы по организации той самой ловушки на него любимого. А все мысли о том, что ловушкой, как раз и является хранящиеся в замке украшения — это полный и беспросветный бред. Так как, сколь бы не был могущественен Сарт, он — не бог и не может знать все. А информация об украшении является доступной лишь узкому кругу лиц, и вряд ли как может просочиться за его пределы.

— А что Лайтнинга еще нет? — удивленно спросил Калларион, подвигая свое кресло к уютно горящему камину.

— Уже нет, такая формулировка будет более точной, — отозвался Стик с дивана. — Дерри предпочитает все делать в одиночку, не выслушивая перед ответственным заданием ничьих советов и наставлений. Я предполагаю, что на разведку сегодня он смылся ни свет, ни заря, специально не дожидаясь того момента, когда мы проснемся. Это его обычная манера. Предполагаю, что в ближайшие два часа мы смело можем ожидать его возвращения, — пожал плечами герцог.

Эльф удивленно приподнял тонкие, раскосые брови, задумался, по привычке теребя тонкую прядь волос, и спустя какое-то время произнес:

— Что ж, это может, и к лучшему, если ксари не будет присутствовать при нашем дальнейшем разговоре. Мне бы хотелось сначала поделиться с вами своими соображениями, а после того как мы решим, насколько они могут быть правдивы, вы сами определитесь передавать ли Дерри эту информацию. Просто я боюсь, что мои слова могут оказать на него слишком сильное эмоциональное воздействие, и если вдруг то, о чем я думаю, не соответствует истине, ксари может опять уйти в себя на неопределенное время, а это — ни к чему. Он только что справился со своими чувствами и начал адекватно реагировать на окружающий мир. Мне бы не хотелось послужить причиной его очередной депрессии. Так что, сейчас дождемся Дирона, он там, внизу о чем-то увлеченно спорит с трактирщиком, и я вам поведаю о том, что сегодня ночью пришло мне в голову.

Стикур нервно заерзал на темно-зеленой велюровой обшивке дивана, но усилием воли сдержал рвущийся наружу вопрос, считая, что герцогу недостойно выказывать собственное нетерпение. В конце концов, любая информация сколь бы она интересной и ценной ни была, может подождать лишние десять минут. Стикур постарался принять более или менее расслабленную позу и с показным равнодушием уставился на дверь, ведущую в коридор. Со стороны могло показаться, что герцог Нарайский абсолютно равнодушен ко всему происходящему. Его безупречные аристократичные черты лица хранили полную невозмутимость и безмятежность, но не могли обмануть, прожившего более тысячи лет эльфа. Калларион с удовлетворением отметил интерес в живых, серых глазах герцога. Все же, как Стик не старался сдерживать свои эмоции, это получалось у него значительно хуже, чем у того же ксари, состояние души которого Калларион мог разобрать чрезвычайно редко, в те минуты, когда Дерри считал, что может приоткрыть свое истинное «Я» этому миру. Ну, или если вдруг ксари терял над собой контроль, но это случалось еще реже. Стикура выдавали его глаза, выражением которых герцог пока управлять не мог, и это устраивало эльфа. Ксари же Калларион не то чтобы недолюбливал, но относился к нему с изрядной долей настороженности и опасения. Он единственны, пожалуй, мог догадаться, что с возвращением Лараны в этот мир все не так-то просто. За долгие годы жизни эльф привык к тому, что читает людей, да и других существ, словно раскрытую книгу сказок, и впервые за столетия столкнулся с чем-то неподдающимся его пониманию. Стик и Дир были намного проще, все их мысли, чувства и поступки лежали на поверхности, и предугадать поведение, непохожих друг на друга братьев, несложно. Дирон, в отличие от Стика даже не пытался замаскировать свои стремления и помыслы, быть может, поэтому и общаться с ним, не в пример легче и приятнее, чем с герцогом, упорно постигающим науку, помогающую скрыть от мира свое истинное «Я». Пока, выходило это у него не очень хорошо, но, зная упорство молодого человека, Калларион предполагал, что с годами Стик освоит это умение в совершенстве, научившись скрывать свои эмоции и темперамент. Впрочем, кто знает? Сам Калларион считал, что отгораживается от мира тот человек, которому есть что скрывать, и чьи помыслы не совсем чисты. За что он и уважал Дирона, так это за то, что молодой маг настолько честен в своих стремлениях, что даже не пытался их скрыть, герцог же был не таков. То ли цели в жизни у него куда более приземленные, то ли Стикур отдавал дань традиции, считая, что аристократ должен быть невозмутимым и бесстрастным.