Сидя вместе с девочками и их родными на службе бат-мицвы, я чувствовала себя удивительно спокойно, как будто перенеслась обратно в то время, когда мы были подростками, в те невинные дни, когда страшной проблемой была неудачная стрижка. Дочка Бет справилась с чтением Торы, и все мы засияли от гордости. Церемония заканчивалась традиционным чтением «Кадиш», молитвы по усопшим. Тут же ко мне протянулись шесть пар рук — спереди, сзади и вдоль скамьи. Мои подруги крепко обняли меня, и, как они и обещали, мы прошли через это вместе.

Вечером, на празднике, наши дети весело носились повсюду. Я смотрела, как мои сын и дочь болтают со своими «почти кузенами», и думала, что нужно изобрести специальное слово для радости, которую чувствуешь, когда твои дети дружат с детьми друзей. Помимо девочек, здесь были и другие гости времен наших школьных дней в Майами, в том числе самый красивый мальчик класса — Брук Роуз. Даже его имя звучало идеально. Тогда мы все были уверены, что с ним у нас нет шансов, и после колледжа он подтвердил это, сообщив нам, что он гей.

Диджей включил песню «Сентябрь» группы Earth, Wind and Fire, и Брук протянул мне руку. «Пойдем», — сказал он, сияя своей восхитительной улыбкой. Он повел меня на танцплощадку, и, совсем как в школе, мы расслабились, танцуя и подпевая словам песни. А потом я разрыдалась.

Брук быстро вывел меня во дворик и спросил, что случилось. Вначале я подумала, что мне просто, как всегда, не хватает Дэйва, но то чувство мне было хорошо знакомо, а сейчас я ощущала что-то иное. И тут до меня дошло. Танец под жизнерадостную песню из детства увлек меня туда, где меня не окружали тоска и одиночество. Я не просто почувствовала себя хорошо. Я была буквально счастлива. Но за этим счастьем тут же последовало чувство вины. Как я могу быть счастлива, когда Дэйва больше нет?!

На следующий день мы с детьми полетели в Филадельфию, к Адаму и его семье. Я рассказала Адаму о том, что произошло во время танца. Он совершенно не удивился. «Конечно, это был первый момент, когда ты почувствовала себя счастливой, — сказал он. — До этого ты не делала ничего, что могло доставить тебе радость».

Адам был прав. На протяжении более чем четырех месяцев я была полностью поглощена детьми, работой и просто тем, как прожить очередной день. Я перестала делать все то, что мы с Дэйвом делали вместе для развлечения, например ходить в кино или ресторан с друзьями, смотреть «Игру престолов» или играть в «Колонизаторов» и скрабл. «Колонизаторы» особенно расстраивали меня, потому что в эту игру мы играли в наши последние минуты, проведенные вместе.

У меня была масса причин на то, чтобы прятаться от людей. Я не хотела оставлять детей с няней после того, как они ложились спать, — а вдруг они проснутся? Я боялась, что если выйду куда-нибудь, то расплачусь в общественном месте, мне будет стыдно и я испорчу всем веселье. Одну попытку развлечься с друзьями я все-таки предприняла, но ничего хорошего из этого не вышло. Я пригласила нескольких друзей к себе посмотреть кино. Мы начали с замороженного йогурта на кухне, и я все время думала: «Ты сможешь. Делай вид, что все нормально». Фильм мне порекомендовала подруга, сказав, что он легкий и веселый. И сначала все было хорошо. Но через несколько минут главный герой умер. Мне показалось, что йогурт в моем желудке просится обратно. Все было не нормально.

В своей публикации в Facebook через тридцать дней вдовства я писала о том, что никогда больше не испытаю чистой радости. Когда друзья, которые тоже потеряли супругов, убеждали меня, что это не так и когда-нибудь я снова буду счастлива, я не могла им поверить. А потом «Earth, Wind and Fire» доказали, что я ошибалась. Но тот момент счастья был мимолетен, чувство вины сразу оборвало его.

Вина, которую испытывают те, кто остался жить, — еще одна вторичная потеря после смерти кого-то близкого. Когда умирает любимый человек, на вас давит не только горе, но и раскаяние. Это очередная ловушка персонализации: «Почему он умер, а я остался жить?» Даже после того, как период острого горя заканчивается, чувство вины остается. «Я проводил с ним слишком мало времени». И смерть — не единственный вид потери, который вызывает это чувство. При массовых увольнениях те, кому удалось сохранить работу, часто испытывают нечто похожее. Все начинается с «Это должен был быть я». За этим следует чувство благодарности: «Слава богу, это не я!» — но оно очень быстро сменяется стыдом: «Я плохой человек, если радуюсь из-за того, что мои товарищи остались без работы».

Жизнь, состоящая только в погоне за удовольствиями, — бессмысленное существование. Вместе с тем осмысленная жизнь без радости очень депрессивна. До того момента на танцполе я не понимала, что сама не даю себе быть счастливой. И даже тот мимолетный момент был разрушен чувством вины, поэтому я решила, что все же была права, говоря, что больше никогда не испытаю чистой радости. Но в один прекрасный день я получила поистине бесценный дар от брата Дэйва Роба. Он сказал мне по телефону: «С того самого дня, когда Дэйв встретил тебя, он хотел только, чтобы ты была счастлива. Он хотел бы, чтобы ты была счастлива даже сейчас. Не забирай этого у него». Моя невестка Эми тоже очень помогла, заставив меня увидеть, как мое настроение влияет на моих детей. Они сказали ей, что чувствуют себя лучше, потому что «мама уже не плачет постоянно».

Сосредотачиваясь на других, мы обретаем мотивацию, которую сложно обрести ради одного себя. В 2015 году майор армии США Лиза Джастер оканчивала элитную школу рейнджеров. Она служила в Афганистане и Ираке и думала, что пройдет всю программу за девять недель. Но изнурительные занятия по ориентированию на местности, выживанию в воде, организации атак, устройству засад, альпинизму и преодолению препятствий отняли у нее два­дцать шесть недель. Финальным заданием был двенадцатимильный марш-бросок с тридцатипятифунтовым рюкзаком за плечами, восемью с половиной литрами воды и оружием. Когда Лиза достигла десятимильной отметки, ее тошнило, ноги были стерты и она думала, что ни за что не дойдет до финиша. Но тут перед ее глазами мелькнул образ: бережно хранимая ею фотография детей. На сыне была майка с Бэтменом, на дочке — с Чудо-Женщиной. На этой фотографии Лиза написала: «Хочу быть их супергероем». Последние две мили она промчалась с такой скоростью, что опередила расчетное время на полторы минуты. Впоследствии Джастер стала одной из первых трех женщин-рейнджеров Армии США. Познакомившись с ней, я рассказала, что она стала супергероем не только для своих детей. Как-то раз за обедом я поделилась ее историей, и теперь Лиза герой и для моих детей тоже.

Помня о словах Роба и Эми, я решила попробовать веселиться ради детей — вместе с ними. Дэйв любил играть с детьми в «Колонизаторов», потому что эта игра учила их заранее продумывать ходы и предсказывать действия противника. Однажды я достала игру с полки и как ни в чем не бывало спросила, не хотят ли они поиграть. Они захотели. Раньше у меня всегда был оранжевый цвет. У дочери — синий. У сына — красный. У Дэйва — серый. Но сейчас нас осталось трое, и дочка взяла серые фишки. Сын рассердился и попытался отнять их у нее со словами: «Это был папин цвет. Ты не можешь играть серыми!» Я удержала его руку и сказала: «Пусть она играет серыми. Мы возвращаем все обратно».