Его канцлер, Этьен де Гарланд, был, вероятно, зачинщиком церковных скандалов, участием в которых королевская власть себя компрометировала. Задолго до знаменитых прелатов Возрождения этот удивительный авантюрист беззастенчиво занимался совместительством, набирая бенефиции и должности в возможно большем количестве, а также непотизмом. Он был архидиаконом собора Парижской Богоматери, деканом капитулов Св. Женевьевы в Париже, Св. Самсона и Св. Авита в Орлеане, наконец, деканом Орлеанского собора. Людовик VI подпал под его влияние. Несмотря на антипатию, которую чувствовали к нему королева и высшее духовенство, Этьен добился того, что из пяти должностей высших сановников короны ему были пожалованы две — канцлера и сенешаля; это значит, что он одновременно стоял во главе и канцелярии, и войска, а один из его братьев занимал и третью из этих должностей — должность кравчего (bouteillerie). Реформисты помешали ему сделаться епископом; тогда он вступил с ними в беспощадную борьбу, и грубость, которую Людовик VI проявлял з обращении с некоторыми наиболее известными прелатами, как Ив Шартрский, архиепископ Турский Гильдеберт де Лаварден, епископ Парижский Этьен де Санлис, должна быть приписана Этьену де Гарланду и его друзьям. Дворцовое возмущение[37] прервало на пять лет карьеру Этьена де Гарланда и превратило его в мятежника (с 1127 до 1132 г.), но таково было его влияние на Людовика VI, что король простил его и вернул ему канцлерство. Мы ясно видим его руку в двух трагедиях, запятнавших конец этого царствования: в 1133 г. два реформистских прелата, Аршамбо, помощник декана орлеанского капитула Св. Креста, и Фома, приор церкви Св. Виктора в Париже, были убиты, первый — сторонниками архидиакона Иоанна, клерка Этьена де Гарланда, второй — вассалами Этьена де Гарланда; королевская курия сделала все, чтобы спасти виновников этих убийств. Таков был позорный эпилог, закончивший историю отношений между Людовиков VI и церковью.

Людовик VII в начале своего царствования сам мог показаться врагом религиозной реформы. Правда, он избавился от Этьена де Гарланда, но его собственный канцлер Кагур был не менее зубастым, а сам Людовик — столь же слабым, как и его отец. Прибавьте к этому, что молодая королева, веселая и чувственная Алиенора, ненавидела суровых реформистов. Кагур потребовал, чтобы ему дали архиепископство буржское, несмотря на то, что каноники избрали кандидата, угодного папе. Тибо Шампанский, друг реформистов, имевший поводы быть недовольным королем, вмешался в этот конфликт, который оказался серьезным и продолжительным (с 1141 по 1144 г.). Был наложен интердикт на королевский домен. Именно во время предпринятой Людовиком VІ экспедиции в Шампань, сопровождавшейся опустошением и пожарами, и произошла трагедия в Витри: церковь была охвачена огнем, и сотни спасавшихся в ней людей погибли там (январь — март 1143 г.). Молодой король пришел в ужас от своих поступков и получил нервное потрясение, которое, думается нам, его переродило. Он был не в состоянии долго переносить угрызения совести. Настойчивые усилия святого Бернарда содействовали тому, что его сопротивление было сломлено, и он сдался. С этого момента можно отметить уменьшение политического влияния Алиеноры; Людовик VII подпал, и на всю жизнь, под власть попов и папского престола. На Рождество 1145 г. он принял крест. Более чем когда-нибудь королевство было предоставлено в распоряжение двух международных сил: папы и святого Бернарда; они и организовали во всех деталях Крестовый поход, задуманный Людовиком VII. Именно «с согласия государя папы» король, посоветовавшись с архиепископами, епископами и вельможами поручил Сугерию «заботы об управлении государством».

Из всех фактов, которые мы только что изложили, следует, что в течение столетия, имевшего решающее значение для отношений между церковью и монархией и для религиозной жизни Запада, Капетинги не имели никакой последовательной и энергичной политики и часто поддавались руководству или своей собственной алчности, или алчности людей, их окружавших. А у пап и у реформистского духовенства, несмотря на многие превратности и передряги, был свой план, и они его осуществили не без того, чтобы поколебать престиж и ослабить возможности действия капетингской королевской власти; и это благодаря им и часто вопреки королевской власти моральное наследие христианства было спасено для Франции.

Итак, в ту эпоху, когда нормандцы овладели Сицилией и Англией, когда развитие феодальной системы и освобождение буржуазии требовали новой политики, капетингская королевская власть ограничила свои усилия несколькими территориальными приобретениями и полицейскими мероприятиями, с трудом проведенными в ее домене. В эпоху религиозной реформы и спора об инвеституре, в эпоху, когда самые важные христианские догматы дискутируются во Франции и когда Беренгарий Турский, Росцелин Компьенский и Абеляр доводят до того, что их осуждают или изгоняют, когда Франция покрывается соборами, когда на дорогах, по которым идут паломники, распеваются первые эпопеи на народном языке, в эту эпоху интеллектуальная и моральная роль Капетингов сводится почти к нулю.

Там, где происходят великие дела, о них почти не слышно. В королевстве выдающимися умами являются священники, в глазах которых династия может быть лишь орудием, которое надо использовать для достижения высших целей. И вот надвигается начало опасного кризиса, который потребует короля, выдающегося по своим достоинствам.

Династия, основанная Вильгельмом Завоевателем, была менее счастливой, чем капетингская: вследствие отсутствия наследника мужского пола по прямой линии она прекратилась черев семьдесят лет. После анархии промежуточного царствования французского барона, Стефана Блуаского, эту династию сменил феодальный род, также французского происхождения, род графов анжуйских.

Анжуйская династия возникла в IX в. в области, которую бретонские и норманнские банды оспаривали у Каролингов. Ее основатели, Ингельгер, комендант замка в Турени, и его сын Фульк Рыжий, сделавшийся графом Анжу, получили свои должности за то, что отразили их нашествие. Позднее, в то время, когда Вильгельм Незаконнорожденный и его предки создавали нормандское могущество, страшный Фульк Нерра и Жоффруа Мартел создавали анжуйское могущество. Они сооружали грозные замки. Они вступали в кровавые битвы со своими воинственными соседями: графами Бретани, графами Блуа, герцогами Аквитании и даже с самими герцогами Нормандии. Анжуйский дом присоединил к своим владениям Турень и Мэн, учредил администрацию, держал в своих руках местное духовенство. Он пережил во времена Филиппа I такой же период упадка, как и дом Капетингов: вспомним, что граф Фульк Нерра поделился своей женой Бертрадой с Филиппом; он был, так же как и этот последний, сластолюбцем и обжорой и не препятствовал феодальной анархии разлагать свою сеньорию. Но затем, в то самое время, когда Людовик VI восстановлял порядок в королевском домене, Фульк Молодой и его сын Жоффруа Плантагенет[38] выполняли ту же самую задачу оздоровления в Анжу, подчинили себе своих баронов, разрушили опасные замки; Жоффруа был государь обаятельный, просвещенный, мастер говорить, деятельный. После того как умерли Генрих I Боклерк (в 1135 г.) и Людовик Толстый (в 1137 г.), он выступил на первый план; по своим способностям он был предназначен к блестящим политическим успехам за счет своих бездарных соседей. Ни Людовик VII, которому, впрочем, благодаря неслыханному счастью, удалось к своей королевской короне присоединить герцогскую корону Аквитании, ни Стефан, новый король Англии, не были способны остановить продвижение вперед таких людей, как Жоффруа Плантагенет и его сын Генрих.